Книга Великая легкость. Очерки культурного движения - Валерия Пустовая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Российский аналог «чокнутого профессора» разрушает стереотипы. Рассказчик бравирует тем, как он «плохо учился», да что там, «был абсолютно необучаем». Он первый готов обозвать себя слабаком, очкариком и библиотечным червем и расписаться в том, что принадлежит к «вымирающей породе людей». Он отрекается от чтения, то есть самой природы своей профессии («в книгах нечего ловить»), выказывает подчеркнутое уважение невежественному студенту («Человек ведь тем и интересен, что он непредсказуем», живет «без оглядки на какого-то там Данте») и без пяти минут готов повернуть эволюцию вспять («неумение читать кажется мне безусловным преимуществом, великим даром»).
Записавшийся в фан-клуб варварства, Аствацатуров одновременно выдерживает имидж интеллектуала. Послушать только, как подробно, взвешенно и многомерно он характеризует концептуальную составляющую романа – в интервью. Однако собственно текст не помогает расшифровать заглавный образ. «Человек в голом» – что-то вроде «начальной формулы» в интеллигентской прозе: эмблема экзистенциальных раздумий, романтической отверженности, свободы. Автор дает поносить значок кому угодно – креативным вожатым, повязавшим на скелет пионерский галстук, невежественным студентам, самому себе. И каждый раз «обнаженность» наполняется разными значениями: то это незамутненность сознания, то социальная невостребованность, то нищета, то одиночество, то просто – с ребенка трусы сняли, класс на медосмотре.
Смехотворность заглавной идеи становится особенно ясна, когда уже намозоливший глаза эпитет «голый» на середине книги вдруг сменяется заемным аналогом – «искренний».
От романа осталось чувство, что человек в голом не был с нами достаточно искренним.
Про вторую книгу Аствацатурова, в этом году вошедшую в лонг-лист премии «НОС», сказано много ярких слов, а лучший слоган придумал автор: «“Люди в голом” были романом об одиночестве, о заброшенности. “Скунскамера” – книга страхов и дурных запахов». Между тем книга получилась совсем дистиллированная.
Автор снова – интуитивно или расчетливо – избрал беспроигрышную стратегию: большинству читателей его дебютной книжки понравилось самое начало, где про детство, и вот Аствацатуров пишет своего рода приквел, полностью посвященный школьным годам. Впрочем, напрасно мы, наверно, подозреваем автора в манипуляции читательским спросом. Есть вероятность, что тема детства – последняя не разыгранная им карта. Разве только в третьей книге он захочет подробно рассказать о том, как на деле реализуется его связь с левыми, коммунистическими идеями, о верности которым он заявил в романе. Однако это потребовало бы от его автогероя слишком большого напряжения – тогда как, судя по всему, он предпочитает уединенно писать в четырех стенах.
«Поэт N сообщил, что давно хочет писать роман. “Но, – говорит, – у меня есть две проблемы. Первая – я ничего не знаю о жизни…”
Не в последнюю очередь я так люблю поэта N за то, что при этом у него есть вторая проблема».
Эта прелестная сценка из «Недетской еды» Горалик отлично иллюстрирует писательскую проблему Андрея Аствацатурова. Еще в дебютном романе его автогерой признавался, что «на улицу я выхожу редко, разве что в соседний магазин… и понятия не имею, что вокруг происходит». Воспоминания о себе – удобный материал для новой книги, если ничего больше не интересует.
Но в случае Аствацатурова отступление в прошлое означает потерю завоеванных позиций: он оказывается рядовым автором не самой яркой прозы о не самом исключительном детстве. Пожалуй, главная изюминка повествования – мясник по кличке Ося Бродский.
Для поклонников автора есть в новой книге и бонусные порции экзаменационных скетчей, туманной эссеистики, идей в голом: «Стань собой, стань чудовищно одиноким и тотчас же взамен получишь сладкую жуть». Все это вполне достойно пера, начертавшего в дебютной книге: «Сама преисподняя, преисполнившись гневом, предстала перед нами в исподнем».
Можно было бы сказать, что Аствацатуров в «Скунскамере» завис между блогом и традиционной литературой: связную историю рассказывать не научился, а энергетику непосредственного, как в блоге, высказывания убрал, затушил прошлым. Загвоздка в том, что непосредственного высказывания у него никогда и не было. Аствацатуров еще не ступил на свою «голую землю», ему нечего возделывать – он образован, дерзок, у него точная литературная интуиция и обретенный статус медийной персоны, однако ему пока не о чем писать. Рассуждения занимают в его прозе место опыта, байки о знакомых – непосредственных впечатлений, образы детства – картины будней. Филологу еще есть чему поучиться у блогера.
Возможность блогопеи
Грань между литературой и блогом остро ощущается сегодня, когда издание книги все еще веха на пути писателя. Но что если очередная техническая революция довершится и все искусства переместятся в цифровое пространство, оставив аналоговый мир на попечение декоративно-прикладного дизайна? Тогда роман окончательно уравняется в правах с блогом, который станет еще одним литературным жанром. Соединяющим в себе черты философской эссеистики и монодрамы, журнальной колонки и новостного сообщения. А конкуренция традиционной литературы и электронного дневника покажется мелкой по сравнению с боем за подписчиков, который развяжется между мультимедиаблогерами и текстовиками.
Пока же можно сказать, что мутационные процессы в литературе: распад цельного повествования, гибель героя, фрагментацию картины мира – блог только доводит до конца. Но что – кончается?
Наша способность воспринимать всерьез кого-то, кроме себя. Навык глубокого погружения в одну тему. Привычка доделывать, как дочитывать, до логической точки. Представление об уникальности писательского дара.
Словесность как способ осмысления мира и личности вряд ли погубит электронная эпоха. Но очень хотелось бы знать, какими покажутся читателю, воспитанному на блоголитературе, безусловные шедевры традиционного повествования. Хватит ли у него дыхания, чтобы прочесть «Войну и мир», или существование героев, которые живут, думают, верят и любят дольше, чем это теперь принято, вызовет только ревнивое недоумение?
Скептически отозвалась на книгу Юлии Идлис «Рунет: сотворенные кумиры» Майя Кучерская в обозрении для «Psychologies»: «Если тенденция перевода бумажных изданий в электронную форму вполне понятна, то движение в обратном направлении вызывает вопрос: “Для кого?”». По впечатлению критика, опытным блогерам книга ничего нового не открывает, а тем, кто не в теме, не помогут ни интервью, ни выдержки из постов, ни словарь жаргонизмов и терминов блогосферы, заботливо приведенный автором в конце издания.
На первый взгляд задача Юлии Идлис (к моменту выхода книги известной как поэт и критик, сотрудник «Русского репортера», лауреат премии «Дебют») была и впрямь проста до механичности: ну что такое для бойкого журналиста – собрать восемь интервью со знаменитостями, вклеить цитаты из их блогов, которые и так доступны многотысячной аудитории, насовать в эту смесь привлекательных заголовков и пообещать публике раскрыть секреты успеха – популярности, авторитета избранных героев в Живом Журнале? Однако так может сказать только тот, кто не прочел книгу дальше оглавления – или не вчитался. И в искусстве чтения критик Кучерская проигрывает автору Идлис.
