Книга Сын города - Том Поллок

Гаттергласс затих, буравя Бет скорлупным взглядом:

– Что, все еще уходишь? – спросил он наконец.

– А как по-вашему?

Таракан у Гаттергласса во рту неодобрительно щелкнул, и что-то ударило Бет по голени. Девушка поглядела вниз. Это был ржавый прут-копье Фила, принесенный волной копошащихся жуков.

– Возможно, оно тебе понадобится.

Его маленькое лицо выглядело измученным, но странно довольным:

– В том маловероятном случае, если ты подберешься достаточно близко, вонзи его Королю Кранов в глотку.

Пальцы Бет обхватили копье. Канавки и ямки в металле, казалось, точно соответствовали ее руке. Она почти что чувствовала отпечатки, оставленные на нем руками Фила.

– Не так уж много, – заметил Гаттергласс, – но без Великого пожара Матери Улиц приходится импровизировать.

Бет медленно выдохнула:

– Я убью его, Глас, – поклялась девушка, смакуя каждое слово. – За Фила, Электру, Кару. И за себя.

Улыбка шва Гаттергласса сквозила недоверием, но он, медленно распадаясь, кивнул. Глаза-скорлупки смотрели на девушку до последнего.

Когда Гаттергласс ушел, Бет наклонилась и поцеловала Фила в лоб.

– Ты привел меня домой, – шепнула она ему на ухо. Что-то кольнуло глубоко в груди: не хотелось оставлять его так, но у Фила был Гаттергласс, а у Гаттергласса была его армия. У Кары же, которую Бет любила сильнее и глубже всех остальных, которую она почти что позволила себе позабыть, – у Кары была только она.

Фил верил, что она могла стать похожей на него, значит, она у него в долгу и должна сделать больше, чем просто сбежать:

– Однажды я спасла твою жизнь, помни, – прошептала она, поворачиваясь, чтобы уйти. – Не позволяй этому стать потраченным впустую усилием. Я тоже попытаюсь.

До забора, огораживающего свалку, была всего сотня футов. Когда девушка побежала, асфальт, казалось, подпитывал ее, а мимо проносился Лондон со своими огнями, шумом, величием и зловонием; копье перед ней указывало строго на юг.

Вскоре краны начали яриться на горизонте, и девушка повернула на восток. Громада Святого Павла всплыла огромным черным жуком, скорчившимся под лучами восходящего солнца. Поля Сноса становились все ближе.

Глава 40

– Никак не могу заставить их сложиться!

Парва несчастно смотрела на отца через стол. Она знала, чем все закончится. Она с трудом натянула жмущую – наряд оказался сверхчестолюбиво мал и резал под мышками – зеленую свадебную шарару.

Папа не ответил на ее пристальный взгляд, продолжая, сутулясь, хмуриться на бухгалтерскую книгу:

– Подойди и помоги мне, Парва.

Она покорно поднялась и встала у него за плечом. Позади нее нож скреб по фарфору – мама сваливала еду в мусорное ведро.

– Видишь? – проворчал отец. От него пахло орехами и сухим табаком. – Он хочет целое состояние.

Парва смотрела на свое собственное изуродованное лицо. Карандаш держал отец, но рисунок был выполнен в характерном стиле Бет.

Мистер Хан упал вперед и вздохнул, дыхание всколыхнуло белые волоски на его коричневых руках:

– Я не могу себе этого позволить. Не могу. Это меня погубит. Мне придется продать практику.

Грохот заставил их обоих поднять глаза. Мама стояла над осколками разбитой тарелки. Ее руки дрожали.

– Почему, Парва? Почему ты не следила за собой получше? Я же учила тебя, как, – голос дрожал от слез, и она выглядела ужасно старой.

– Боюсь, все гораздо хуже, чем вы думаете, миссис Ха, – произнес знакомый голос. Из гостиной на кухню вошла Бет, прячущая руки в карманах толстовки.

– Не возражаете? – она забрала карандаш из податливых пальцев мистера Хана и начала рисовать поверх его рисунка – кончик языка просунулся между зубами, лицо сосредоточилось. Под ее карандашом стали ясны истинные масштабы Парвиных увечий. Бет перевернула карандаш и ластиком на конце стерла ноздрю и половину уха, зато пририсовала рваный шрам в углу рта.

Парвино лицо вспыхнуло болью. Приложив руку к щеке, она почувствовала кровь. Провела по лицу пальцами и обнаружила, что там, где сходятся губы, кожа разошлась, как будто рассеченная невидимой проволокой.

Когда Бет закончила, Парва упала на пол. Нос и рот ее наполнились острым запахом металла.

Бет бросила карандаш на бумагу.

– Простите, миссис Ха, – сказала она. – Не думаю, что вы найдете желающих. Ни за какую цену. Она протянула руку к Парве и позвала:

– Пойдем, Кара.

Кара протянула правую руку с недостающим пальцем, схватила ладонь Бет, измазав ее красным, и вышла из комнаты вслед за лучшей подругой.

Просыпалась Кара медленно. Грохот сноса прозвучал отголоском из почти позабытого детства, словно призыв на молитву из мечети: многоэтажки – вместо минаретов, чугунные груши – вместо муэдзинов.

Она осторожно открыла глаза – закрытыми их держала только спутанная паутина сна. Во рту пересохло; чувствовался привкус неприязни и старой крови. Девушка вздохнула, расправляя ребра, насколько позволил проволочный корсет.

«Убей носителя…» – велел тощий парень, схваченный ею. Кара осознала, что сердится на Бет за то, что та его не послушалась. В минуты краткого, лихорадочного сна, в который ей удавалось провалиться, девушка грезила о Бет: спасительнице и убийце, мучительнице и целительнице. Это была зависимость, живучая, как сорняк. Пора с этим завязывать: бесполезно заклинать или надеяться на помощь Бет.

Длинная нить проволоки, размотавшись с ее руки, дотянулась до опоры строительных лесов, оплелась вокруг, натянулась и поставила девушку на ноги.

Сконцентрироваться было почти невозможно. То, чего Кара хотела, было скользким, как мокрое мыло. Время хоть как-то текло только тогда, когда она вообще не думала о побеге. Кара ужаснулась, что после охоты поймала себя на вожделении. Ей не хотелось ничего, кроме как оплести проволокой город, найти асфальтокожего парня и убить его. Заставить Короля Кранов ею гордиться.

Девушка знала, что эти желания возникли не у нее, они исходили от Проволочной Госпожи, но она чувствовала их, и руки в металлической клетке дрожали от жажды. Желания горели под кожей. Она не хотела у бивать, но одновременно страстно этого желала. Наведенная жажда крови пугала.

Однако, в отличие от желания быть спасенной, она не заставляла девушку чувствовать себя жертвой.

Кара поднялась в воздух, и над ней огненным шаром взорвалось утреннее солнце, отражаясь от купола Святого Павла. Вокруг лица ослепительно ярко засияла проволочная маска. Под нею работали машины – рыли, выкапывая Высь.

«Я – Высь, я – Высь. Я буду. Я буду».

Девушка задрожала: это было его желание, самое древнее, первобытное желание в мире. Теперь она поняла его лучше. Он создавал себя, заставлял себя быть. Он прорывался в город, снова и снова на протяжении веков, и все же в некотором смысле не заканчивал рождаться.