Книга Фейри с Арбата. Гамбит - Татьяна Богатырева

– Хочу. Чтобы понимать. Или не ляпнуть чего-то не того. Но если ты не хочешь рассказывать, то не надо.

Ильяс покрутил полупустую чашку, машинально погладил ткнувшегося в ногу Тигра. Странно, но поделиться хотелось. После того как сбежал от всех, кто знал прежнего Илью (тогда еще не Блока), после того как отшил даже Вовчика с его вопросами, хотелось рассказать Лильке. Все. Подчистую. Только все и подчистую он рассказать не мог, тем более – ей.

– Хочу, но… – глянул на нее, пытаясь прочитать по глазам, в самом ли деле интересно. С удивлением понял, что да. Если у него не глюк, то интересно. А скорее всего не глюк, обычно он чувствует ее настроение. – Если ты заснешь на полпути, я не обижусь, правда-правда.

Он улыбнулся и наконец решился до нее дотронуться. Просто взять за руку. Лилька подумала немного и переползла к нему на колени. Устроила голову на плече.

– Вот. Я слушаю. – На несколько секунд он забыл, о чем таком хотел рассказать, так хорошо было снова держать ее в руках. Но она нетерпеливо потерлась щекой: – Рассказывай уже.

Они проговорили до рассвета. О том, как он в четырнадцать сбежал из дома, от матери-кукушки, не знающей имени его отца…

– Отчество? По деду, и фамилию взял его.

– А мой отец уехал на север, мне было пять…

Потом – о его учебе в питерской художке; о ее неудавшемся поступлении в консерваторию; о его великой цели и работе вместо жизни, на износ, до неоперабельного рака; о ее библиотечных гадюках и приятеле Сеньке, квартете и трехлетнем увлечении «Дорогой домой»…

– Но ты же не играешь.

Она замялась.

– Играть больше не тянет. Какое-то оно картонное все.

Ну да, подумал Ильяс. После погружения – еще бы не картонное. Но развивать тему не стал.

– Картонное, – согласился он. – Я как-то пробовал играть, надо ж было знать, что продает работодатель. Честно, так и не понял смысла. Мне больше нравится жить в реальности. Особенно когда здесь есть ты.

– Ну да. Жить надо в реальности. – Лилька тихо вздохнула. – А как получилось, что ты все же вылечился?

– А вот это совершенно нереальная история. Если бы мне рассказали, точно бы не поверил. – Он крепче прижал к себе Лильку, вдохнул ее запах, чтоб избавиться от нахлынувших ароматов хлорки, больничных щей и смерти. – Это было чудо. Понятия не имею, как звали того, кто меня исцелил. Даже не помню толком, как он выглядел. Только что он пришел осенним утром в палату и спросил: «Ты хочешь жить?..»

Ильяс замолк. Он бы очень хотел рассказать все, что было дальше. Даже если после этого она уйдет. Но не мог. Каждое чудо имеет свою цену, и он заплатил свою. Ту, о которой не должен знать никто и никогда.

– И как-то он тебя вылечил, – не дождавшись продолжения, закончила она. – Я про такое читала. А что было дальше?

– Уехал в Москву, сменил фамилию. Сюда питерцы почти не суются. Знаешь, я не показывался на глаза никому из бывших приятелей. Даже не хочу, чтобы знали, что жив. А здесь… Вовчик знает, что я верю в чудеса и временами работаю на патриархию, люблю снимать храмы, источники, монастыри. Остальные знают только то, на что им намекнул Вовчик.

Она снова вздохнула. Явно хотела спросить что-то еще, но то ли сочла бестактным, то ли просто застеснялась. Опять уткнулась ему в плечо и притихла.

– Ты спрашивала, как я тебя нашел, – не дождавшись вопроса, продолжил Ильяс. – Помнишь, может быть, кафешку в игровом центре?

– Помню, – буркнула невнятно. – Хотя это неприятно.

– Ты хорошо держалась. – Поцеловал ее в макушку, усмехнулся. – Кактус мой ядовитый.

– Ну, наверное, ядовитый. Ты не отвлекайся.

– Мне еще тогда очень захотелось тебя снять. Подходить сразу было неуместно, а на крыльце ты так громко говорила про Арбат, что я не удержался, поехал туда. И услышал, как ты играешь. Это было настоящее волшебство. У меня есть несколько кадров, ты не заметила, наверное, я снимал без вспышки.

– Нет, не видела, – призналась Капелька. – А потом? Когда меня… то есть когда в Залесье? Тогда тебе не хотелось фотографировать, я помню. Это видно было.

– Хотелось. Только такую тебя, как в вербах или как с шоколадом на носу. – Про то, как нашел библиотеку и как засылал туда какого-то оболтуса-старшеклассника, чтобы разузнать о Лиле, он умолчал, а она не переспросила. – И… смешно, наверное, звучит, но иногда надо отдавать долги.

– Спасти, да? – серьезно переспросила она. – Вот как тебя? Получилось же.

– И себя тоже, – так же серьезно ответил он. – За эти шесть лет я слишком привык к покою и забыл, что можно желать чего-то еще. Чего-то большего. Например, свободы, – закончил он совсем тихо.

Лилька, наверное, не поняла, почему вдруг она – и свобода… а Ильясу до смерти захотелось послать к черту все долги и всех чудотворцев и хоть немного пожить так, как хочется самому. Совсем немного.

– Везет мне на чудеса, – помолчав, усмехнулся он. – Капелька, я ж тебя очень обидел, напугал и вообще… а ты все равно осталась. Почему?

Она нахмурила бровки, покусала губу.

– Ты меня отпустил. Понимаешь? Мне было больно, и ты отпустил. Кажется… мне тогда показалось, что ты не хочешь, чтобы было больно. И это в том состоянии.

– Кажется, понимаю. Я… – замялся, так и не сказал «люблю»: точно знал, что она не ответит тем же, и ему захочется кого-нибудь убить. К примеру, одну нажравшуюся свинью. – Правда не хочу, чтобы тебе было больно.

Лиля вместо ответа погладила его по щеке:

– Пойдем ложиться? Надо же хоть немного поспать.

Как ни странно, они в самом деле уснули. Сразу. Ильяс едва успел отпихнуть мохнатую кошачью задницу с подушки и обнять доверчиво уткнувшуюся ему в плечо Лильку, как провалился в сон. Мерзейший сон – словно Лилька не позвала его пить кофе, ушла спать одна, а утром он нашел записку, что она уехала в Питер и, наверное, не вернется. Ильяс проснулся, лишь когда во сне побежал сбривать синюю бороду и глянул на себя в зеркало. Подушка у него была мокрая, горло саднило, сердце колотилось как бешеное, и он никак не мог поверить, что весь этот ужас – всего лишь сон. Поверил, только когда услышал тихий всхлип. Ей тоже снилась какая-то гадость. Она плакала, завернувшись в одеяло по самые ушки, как обиженный ребенок.

Ильяс обнял ее, погладил по голове – и она затихла, прижалась к нему и, не открывая глаз, потянулась к губам…

А потом, едва они снова уснули под ленивый щебет разморенных утренней жарой синиц, внезапно наступил день, на кровать прыгнул голодный Тигр и принялся с ворчанием топтаться по одеялу. Лилька вставать отказалась, обругала Тигра хвостатой заразой, накрылась подушкой и потребовала отпуск.

– Какое единодушие, любовь моя. – Спихнув Тигра, Ильяс забрался к Лильке под подушку. Сверху тут же попытался устроиться Тигр и был сброшен вместе с подушкой на пол. – Куда хочешь поехать?