Книга Немецкие субмарины в бою. Воспоминания участников боевых действий. 1939-1945 - Йохан Бреннеке

Тем временем механик инспектировал повреждения. Вряд ли он мог что-нибудь отремонтировать. Вот если бы укрылись где-нибудь под берегом, замаскировались на несколько дней, тогда еще мы, может быть, и смогли бы что-нибудь сделать. А так…

Но случай спас нас от дальнейшей головоломки. Потому что, пока мы обсуждали что да как, лодка, идя на среднем ходу одного дизеля, наскочила на подводный риф и села на него, да так, что, как мы ни старались сдвинуть ее с места, у нас ничего не выходило.

Покинуть свою „U-617“ — это было одно из самых трудных решений в моей жизни. Она была большой и отважной. Но другого выхода я не видел.

Первое, что я сделал, — отправил почти всех на берег. Поскольку я считал, что задача по подготовке лодки к уничтожению и подрыву заряда лежит исключительно на мне, то приказал затем и всем остальным оставить лодку. Раздались протесты. Некоторые попросились остаться на борту, вызвались выполнить работу за меня, и таких было немало. В конце концов я был вынужден отдать официальный приказ всем покинуть лодку. Мой старпом и главный из старшинского состава не подчинились приказу. Они настаивали на том, что я один не справлюсь с этой работой и они должны помочь мне.

Они помогли подготовить торпеду в кормовом отсеке и заложить взрыватель. Мы вынуждены были работать в легководолазных дыхательных аппаратах, в полной темноте, и координировать наши действия было делом нелегким. Мы извлекли вертушку из торпеды и вставили на ее место другой взрыватель.

— Теперь, — сказал я, — наступает сложный момент. Мы должны остаться на борту. Понимаете, друзья, мы должны находиться на борту в момент взрыва. Если мы в это время окажемся в воде, это будет означать верную смерть.

Рядом с торпедой мы сложили дополнительные заряды. И вот настал роковой момент. Запал с шипением загорелся. Так будет продолжаться 9 минут.

Это были самые длинные минуты в моей жизни. Ни один из нас не промолвил ни слова, лишь то и дело мы поглядывали друг на друга. Другие двое стояли, держась за леерные стойки. Я находился у ограждения боевой рубки, неплотно прислонившись к нему. Одновременно держался за поручень, окружавший ограждение. Колени у нас немного дрожали. 6 минут… 7… 8… 21, 22, 23, 24 секунды…

Столб пламени вырвался из лодки, и одновременно раздался умопомрачительный грохот. Мне показалось, что меня подкинуло к небу, хотя на самом деле палуба 500-тонного корабля подпрыгнула на несколько сантиметров. Нас совершенно оглушило. Мы как будто смотрели немой фильм. Увидели, как куски металла кормовой части взлетели в воздух, потом почувствовали, что лодка стала тонуть, вначале медленно, затем все быстрее. Скоро мы все трое оказались в воде и поплыли, разгребая толстый слой горючего, вытекшего из разорвавшихся топливных систерн. Я оглянулся и убедился, что мы хорошо поработали.

В полном молчании плыли к берегу. Через некоторое время я крикнул на берег. Никакого ответа.

— Куда эти черти подевались? — сказал я сердито. — На грунт, что ли, залегли, или в плен попали, или что?

Наконец все-таки раздался чей-то голос, а когда мы подплыли к берегу, некоторые повели себя совсем не по-моряцки — бросились к нам и стали обнимать и поздравлять, как героев.

— А какого дьявола вы, негодяи, не отвечали, когда я вам кричал? — с деланым негодованием полюбопытствовал я.

— Нам… мы не думали, что это вы, — наконец неуверенно проговорил один из подводников.

— То есть?

— Мы думали, это кто-то еще, герр командир, и не хотели выдавать себя, укрылись.

— Мы не думали, что вы остались живы, — с радостной непосредственностью добавил другой.

Приближался рассвет. Взошедшее солнце осветило картину, достойную быть запечатленной на пленку, но нам она не доставляла радости.

— Что будем делать, командир?

— Первым делом уничтожить всю секретную документацию — вахтенный журнал, записи радиообмена и так далее.

Это было легче сказать, чем сделать. Пока этого не делал, не знаешь, как трудно сжечь до конца толстую книгу. Одни пошли жечь документы в яме, другие разошлись на наблюдательные посты. Вскоре один из них прибежал, глубоко дыша от волнения.

— Идут!

— Кто?

— Англичане! Три корвета, самолет.

В это время мы услышали гул самолета. Мы молнией спрятались в укрытия, отрытые утром нашими ребятами, потом стали выглядывать из-за скал и камней и наблюдать за происходящим.

Самолет сбросил несколько бомб на изуродованную лодку. Корветы — как мы после узнали, это были эсминцы „Хайасинт“ и „Харлем“ и корвет „Вулонгинг“ — немного поупражнялись в стрельбе. Возможно, они думали, что мы еще на лодке. Несколько срикошетивших снарядов пролетели над нашими головами.

В британских военных коммюнике этот фейерверк был отпразднован как потопление подводной лодки.[41]

Очевидно, взрывы и шум разбудили береговую охрану, ибо, после того как снова все стихло и британцы удалились, появился марокканец в испанской форме. Он вышагивал с устрашающим кремневым ружьем в руках с таким видом, будто предводительствовал целой армией.

Он выкрикнул нам, что мы его пленники, и стал так размахивать своим мушкетом, что мы взаправду занервничали.

— Заберите пугач у этого неуравновешенного господина.

Это было немедленно исполнено. Наш марокканец дрожал и ругался на своем непонятном языке, но, что он хотел сказать, мы поняли. В конце концов, чтобы избежать неприятных инцидентов, мы вынуждены были связать его.

Потом мы отправились в трудное и скучное путешествие по каменистой бездорожной местности. У многих из команды не было обуви на ногах, и им пришлось порвать рубашки и замотать ноги. После трех недель пребывания в стальном цилиндре мы подставили наши желто-зеленые лица под яркое африканское солнце.

Несколько часов спустя появился испанский офицер, и кое на каком французском мы смогли объясниться. Он весьма вежливо пригласил нас следовать за собой в форт. Не стану утверждать, что это сильно расходилось с нашими желаниями, потому что мы вовсе не хотели погибнуть от жажды, и если мы собирались добраться до дома, то хорошо, что первой остановкой на этом пути будет его форт. Испанский офицер даже пообещал мне дать возможность помыться пресной водой, так как с ног до головы я был грязный и покрытый нефтью. На солнечной жаре дизельное топливо щипало и жгло кожу, и одна мысль о возможности помыться помогла мне преодолеть испытания этого трудного марша.

Мы совершенно измотались. Некоторых пришлось тащить на себе.

Но когда-нибудь оканчивается даже самый долгий марш, и мы в конце концов добрались до вполне средневековой крепости, а я смог помыться.