Книга Мост бриллиантовых грез - Елена Арсеньева

И немедленно попала на летучий митинг. Человек десять народу– видимо, жильцы подъезда – толпились на площадке между первым и вторым этажом.Шум стоял невероятный – явно они обсуждали случившееся.

Эмма, скромно улыбаясь, протиснулась между людьми и приняласьрассовывать по ящикам листовки с портретом какого-то типа, который очень хотелбыть избранным в законодательное собрание Нижнего Новгорода. Эти листовкиоставил в собственном Эммином подъезде какой-то нерадивый агитатор, не разложивих по ящикам, а просто сложив стопку на батарее парового отопления. Чтопомешало ему исполнить свой гражданский долг, совершенно непонятно, но помешалоочень удачно. Эмма жила в трех кварталах от улицы Белинского, поэтомунеудивительно, что и там, и там баллотировался один и тот же кандидат, и она,таким образом, не вводила никого в заблуждение этим нелегальным пиаром.

Эмма рассовывала листовки как могла медленно, а самапревратилась в слух, чтобы ничего из разговора жильцов не упустить.Справедливости ради следует сказать, что особенно напрягаться ей не пришлось,потому что люди говорили громко, возбужденно. Собственно, говорили не всесобравшиеся, а только одна женщина – та самая знакомая Эмме тетка, которая чутьне подставила ее перед Людмилой Дементьевой. Эмма старалась стоять к нейспиной, чтобы не быть узнанной, однако не стоило стараться: дама эта посторонам не глядела, а, уставившись в пространство, на повышенных тонахдекламировала что-то – какой-то текст, звучавший до того странно, что невольновозникал вопрос: а в здравом ли уме эта декламаторша?

– «Ты уехал и даже не простился, ты мне этот звонок изМосквы, с вокзала бросил, как милостыню! И все, тебя нет, ты уехал, мы никогдане увидимся. Я никогда не побываю в том доме, который ты два года назад купилна авеню Ван-Дейк, пять и куда ты обещал меня свозить. Обещал-обещал, да так ине выполнил обещание! – восклицала соседка Людмилы. – Ты будешь шляться посвоему любимому д’Орсе, скобка открывается, и туда ты обещал меня сводить,скобка закрывается, и даже не вспомнишь обо мне!»

– Д’Орсе? – с каким-то священным ужасом в голосе переспросилкто-то. – Это чего ж такое?

– Музей в Лондоне, неуч! – ответил другой голос, но тут жебыл поправлен:

– Не в Лондоне, а в Париже. Он-то, кавалер покойницы,проживает, значит, в Париже, на какой-то там авеню, и день-деньской ничего неделает, а только шляется по музею д’Орсе, картины разглядывает.

«Кавалер покойницы! – отметила Эмма. – Ужас какой. Кто жеумер?»

Потом, позже, у нее было такое ощущение, что она уже заранеезнала – кто, но просто боялась в это поверить.

– В Париже вроде бы Лувр… – недоверчиво перебил кто-то.

– По Лувру он тоже будет шляться, – успокоиласоседка-декламаторша. – Там, в письме, дальше сказано: «И в Лувр ты меня обещалсводить, в твой любимый павильон Сюлли, посмотреть на скульптуры. И этогообещания тоже не выполнил. Ты ведь, Андрей, меня всю жизнь, всю нашу жизньобманывал. То обещал жениться на мне, а то бросил. То клялся, будто веришь мне,как самому себе, а то не поверил, что я беременна от тебя. А ведь это правда!Истинная правда! Если бы ты знал, как я жалею, что не сделала вовремя аборт! Мнеэтот ребенок так же не нужен, как тебе, я просто надеялась тебя поймать накрючок!»

Соседка умолкла, чтобы перевести дух, и с торжеством обвелаглазами замерших от волнения слушателей.

Так вот оно что, догадалась Эмма. Покойница оставилапредсмертное письмо, которое этой любопытной соседке каким-то образом удалосьувидеть и прочесть. Ну, например, она была приглашена в качестве понятой. Илинашла ее мертвой, вызвала «Скорую» и милицию, а заодно и прочла письмо.

Стоп… значит, эта несчастная умерла не своей смертью, а былаубита или покончила с собой. Скорее второе. Ведь, судя по тексту, это типичноепрощальное письмо самоубийцы, которая обвиняет в неверности и нелюбви какого-тоАндрея. Удивительно, как соседка умудрилась запомнить столь длинный текст.

– Неужто вы, Марья Гавриловна, с одного разу все письмо изапомнили? – словно подслушав мысли Эммы, недоверчиво спросила молодая, ноочень толстая женщина, чья необъятная спина служила отличным маскировочнымбруствером для Эммы и ее шубы. – И даже где скобка открывается-закрывается?

– Не забывайте, Аллочка, что я в прошлом – актриса, –высокомерно усмехнулась Марья Гавриловна. – У нас доблестью считалось запомнитьвсякую роль, даже самую большую, максимум за сорок восемь часов. А мне этоудавалось сделать куда быстрее, у меня ведь уникальная зрительная память. Вот итеперь – стоило мне взглянуть на письмо бедной девочки, как я запомнила егонавсегда. Навечно!

«Вот уж и правда, что актриса, – невольно улыбнулась Эмма,осторожно выглядывая из-за своего укрытия. – И весьма недурная! Когда онаразговаривала со мной вчера во дворе, ее запросто можно было принять закакую-то деревенщину, а сейчас… Ну просто-таки «бабушка из высшего общества»!Наверное, она очень хорошо относилась к «бедной девочке», которая покончила ссобой из-за какого-то пошлого Андрея. Нет, это просто нечто! Из-за мужчиныумирать?! Мужиков ей мало, что ли?!» – возмущенно подумала Эмма… да так иобмерла, пораженная догадкой, которая пришла ей в голову только сейчас.

Человека, который бросил эту неведомую девушку, зовутАндрей. Но ведь Андрей – имя Илларионова, знакомого, а может быть… а можетбыть, и больше, чем знакомого Людмилы Дементьевой! Неужели речь в письме идет онем? О том самом Илларионове? Он звонил Людмиле с вокзала в Москве. Он куда-тоисчез и не появляется в Нижнем, и выйти на его след невозможно. Неужели этоИлларионов уехал в Париж, живет на какой-то там авеню Ван-Дейк, пять и«шляется» по музеям?! Но если так… если так, значит, это именно ЛюдмилаДементьева покончила с собой!

Какой кошмар! Неужели она так уж сильно его любила?

– Слушайте, Марья Гавриловна, – спросила толстуха бывшуюактрису, которая, очевидно, теперь считалась специалистом по сердечным делампокойницы Людмилы, – а ведь вокруг нее, вокруг Люды, всегда столько мужиковкрутилось! Я что хочу…

– О мертвых либо хорошо, либо ничего! – наставительноизрекла Марья Гавриловна, воздев сухой палец. – Запомните это, Аллочка! Либохорошо, либо ничего!

– Да что ж тут плохого, если мужиков много? – хмыкнулкакой-то долговязый парень с плохо выбритыми щеками. – Людмила была красиваядевушка, понятно, что вокруг нее куча ухажеров увивалась. Что ее заклинило наэтом Андрее? Как его фамилия, кстати, никто не знает?

– Ты, Петр, невнимательно слушал! – с обидой произнеслаМарья Гавриловна. – Я ведь именно с имени и фамилии этого человека началацитировать письмо нашей усопшей соседки!