Книга Изгнание - Чарльз Паллисер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он и его подчиненный забрались в двуколку, сержант сказал:
– Стало быть, я тут еще побуду и, уверен, мистер Шенстоун, очень скоро с удовольствием поговорю с вами еще раз.
– С нетерпением буду ждать, – ответил я, слегка поклонившись.
Когда они уехали, я поспешил сюда, наверх, чтобы все записать.
Удивлен, что Уилсон меня не арестовал и даже не предъявил обвинения. Он знает, что я публично угрожал Давенанту Боргойну и что у меня нет алиби на то время, когда племянник герцога был убит. Вероятно, он верит, что письма и ужасные зверства в отношении животных – дело моих рук. Если сержант до сих пор так не думает, то, послушав моих соседей, обязательно уверится в этом. Вряд ли ему потребуются еще какие-либо доказательства против меня.
Однако если мама скажет Уилсону, что вчера я пришел домой в одиннадцать и, следовательно, не мог быть на дороге в Хандлтон во время убийства, то есть возможность реабилитироваться.
Девять часов
До обеда я ни словом не обмолвился с мамой и сестрой. Спросят ли они о подозрениях Уилсона?
Вероятнее всего, нет. Обед начался в полном молчании. Странно, что мы не обсуждаем то, что случилось. Я сказал маме:
– Жаль, что вчера никто не видел меня между восемью и часом, и детективу придется потратить время на лишние расспросы. Вы бы могли помочь, если бы сказали, что домой я пришел в одиннадцать.
Не успела мама ответить, как Евфимия произнесла:
– Зря ты надеешься, что мама будет лгать. Если она скажет это в суде, то ее обвинят в лжесвидетельстве.
Я сказал, что нахожу ее приверженность правде весьма трогательной. Потом все замолчали.
Интересно, что мама ни разу не посмотрела мне в глаза.
Мне думается, что дразнить Евфимию нецелесообразно. У меня нет доказательств того, что сделали она и Лиддиард. Пока им неизвестно, что я обо всем догадался, у меня есть небольшое преимущество.
Если дойдет до суда, то никаких сомнений, что…
Четверть одиннадцатого
Двадцать минут тому назад раздался громкий стук в дверь. Я спустился и увидел на пороге полицейского в мундире. Он сказал, что у него послание от сержанта Уилсона с просьбой ко мне оставаться дома завтра в одиннадцать, поскольку он опять намерен меня навестить, чтобы обсудить «вновь открывшиеся обстоятельства».
Полагаю, Фордрайнер заявил о своем пропавшем инструменте и сделал надуманное заявление против меня. Теперь мне известно, кто его похитил. В тот день на холме были не только мы, Фордрайнер, девушка и я. Инструмент был украден, когда я побежал за девчонкой, а старый развратник устремился за нами. Уверен в этом, но нет никакой возможности доказать правду. Принесет ли Уилсон ордер и арестует ли меня завтра?
Полночь
Нашел Бетси в буфетной, где она сушила панталоны, и спросил, не слышала ли она сегодня в деревне чего-нибудь нового. Дрожащим тихим голосом она ответила:
– Ему отрезали пенис и мошонку, а потом засунули в рот. – Она отвернулась и добавила: – Я бы так сделала с каждым мужчиной.
Весьма неожиданно!
После завтрака удалось остаться с мамой наедине. Она все время сидела, глядя в пылающий камин, словно медленно сжигая себя. Разговаривая с ней, чувствовал, будто иду по замерзшей поверхности чего-то, что поглотит меня, если лед вдруг треснет.
Я снова умолял ее сказать, что домой я вернулся в одиннадцать часов.
Матушка молчала, не поднимая на меня глаз, и лишь смотрела перед собой, сжав руки.
Почему ей не хочется немного солгать ради меня?
Половина второго
Детектив пришел, как обещал. Мы приняли его как старого друга семьи или дальнего назойливого родственника, например, богатого и не любимого нами племянника. Провели в гостиную, усадили, взбив диванные подушки, и потчевали чаем с печеньем.
Он добродушно пожаловался на загруженность работой.
– Вы даже не представляете, – сказал он, – сколько людей возжелали поделиться информацией, которая, по их мнению, послужит верным ключом к раскрытию этого дела. И в девятистах девяти случаях все это лишь сплетни, заблуждения, либо откровенная неприязнь к соседям. Возьмем, допустим, орудие убийства. Слухи о нем растут, как снежный ком, и некий джентльмен, забавный персонаж, о нем я упоминал раньше, тот, кто копается в пыли, разыскивая древние останки римлян, рассказал про украденный у него инструмент, очень похожий на орудие убийства. Он заявляет, что знает, кто его украл.
Произнося эти слова, он добродушно посмотрел на меня.
– Одна весьма милая семья, супруги среднего возраста, с двумя юными детишками, э-э-э, говоря, что они юного возраста, я имею в виду, что они уже достаточно взрослые, чтобы ходить на балы, если позволите так выразиться… в общем, они живут в очаровательном доме. Вы знаете ту тихую улочку между Собором и мостом Парейд-стрит? Нет? Замечательное местечко. Там стоит их дом, совсем рядом с центром, так что после бала домой они прошлись пешком. Я уже говорил, что они все были на балу? Ну так вот, рано утром в воскресенье им случилось повстречать людей, возвращавшихся с бала, леди с сыном и дочерью, как им показалось. И они не могли не заметить, что их попутчики сильно ссорились. Обе леди упрекали молодого человека, а он казался чрезвычайно возбужденным. Похоже, что это были вы?
Он повернулся и ласково посмотрел на маму.
– Мистер Шенстоун был зол и расстроен?
– Да, – сказала она.
– А в «Георгии и Драконе» вы помирились? – спросил он, словно надеясь, что ответ будет положительный.
– Боюсь, что нет, – призналась мама. – Когда мы с дочерью уехали в дилижансе, сын был все еще взволнован.
– Именно поэтому он решил после бала пройтись пешком? Потому что был раздражен и, если позволите так выразиться, перебрал вина?
Мама кивнула.
– Боюсь, он выпил больше нормы.
Затем последовал вопрос, которого я боялся.
– И когда же он пришел домой, миссис Шенстоун?
– Мистер Уилсон, я ждала, что вы меня об этом спросите, но дело в том, что я просто не помню. После бала в то утро у меня было столько дел, что я совсем не заметила того момента, когда сын появился.
Уилсон слушал, сочувственно склонив голову набок. Потом откинулся на спинку дивана.
– Почта работает странно, не так ли, мэм? Иногда, если отослать письмо, оно приходит сразу, как только его отослали или бросили в почтовый ящик. Теперь в Лондоне много таких новеньких ящиков!.. Но порою, чтобы преодолеть всего лишь несколько миль, ему требуется целая вечность. Имеется еще одно осложнение. Если нераспечатанное письмо адресовано человеку, который, к сожалению, не может его прочесть, будучи усопшим, то ситуация становится крайне неудобной. Письмо может быть важной уликой, но можно ли нам просто открыть его и прочесть? Вряд ли. Приходится спрашивать разрешения у ближайшего родственника.
