Книга Гибель Армады - Виктория Балашова

* * *

Вскоре Эйлин успокоилась. Антонио больше не показывал ей, что хочет вернуться домой, и отложил в сторону фолиант с кораблями. Он не был убежден, что готов остаться в Ирландии на всю оставшуюся жизнь. Но решил, пока решение не принято, Эйлин не расстраивать.

В конце декабря Эйлин за ужином сказала испанцу, четко чеканя слова, так как быструю речь он все же понимал с большими сложностями:

— Завтра идем гулять в город. Рождество скоро. В городе красиво.

Антонио улыбнулся и кивнул. Самое дальнее он добирался до берега. Эйлин даже туда не позволяла ему ходить в одиночестве. У него существовало два запрета: говорить и уходить со двора одному. Однажды, он предложил пойти с овцами. Антонио теперь часто использовал книги для общения с Эйлин. Она поняла его желание, но отрицательно помотала головой:

— Нет. Они пасутся сами и возвращаются сами, — отчеканила девушка. А спорить с ней было бесполезно. Характер у Эйлин отличался твердостью. Он походил на море, бурлившее внизу утеса: Эйлин могла оставаться спокойной и выдержанной, а могла кипеть и обрушиваться на скалы. Впрочем, она никогда не повышала голоса. Ей этого не требовалось. Просто Антонио всегда вспоминал жесткую от работы по хозяйству ладошку, закрывавшую ему рот. И ведь заставила молчать!

«Внешность обманчива, — размышлял Антонио, — хрупкое, милое существо, хлопающее рыжими густыми ресницами, внутри оказывается крепче пушки. Ту еще может разорвать на части, Эйлин — никогда. Море, она похожа именно на море, мягкое и текучее внешне, твердое и непреклонное внутри».

Слезы больше на ее лице не появлялись. Зато уж те, пролитые на камне у моря, запомнились Антонио навсегда. Расстраивать Эйлин он больше не хотел. Розалина при нем ни разу не плакала. Но у нее всегда было скорбное, строгое выражение лица неприступной красавицы донны. А Эйлин часто улыбалась, поэтому слезы и грусть как-то совсем не вязались с ее образом…

Утром после состоявшегося разговора о прогулке в город Эйлин бесшумно зашла в комнату Антонио и начала его будить. Только рассвело. Он непонимающе мотал головой, пытаясь стряхнуть ночной сон.

— Идти далеко, — объяснила Эйлин, — вставай. Завтрак готов.

Перед выходом Антонио надел оранжевую, шерстяную юбку чуть ниже колен. Он уже знал, так тут положено одеваться мужчинам, чтоб ты по этому поводу ни думал.

На улице стояла темнота и дул пронизывающий ветер. Эйлин закуталась поплотнее в шерстяной плащ, Антонио проделал то же самое. Они тронулись в путь. Иногда Антонио поглядывал на небо, по которому неслись тучи, словно корабли с надутыми парусами.

«Значит, днем небо станет чистым, — отметил Антонио, — ветер разгонит тучи».

Он изучил превратности местной погоды и чуть не ежедневно тренировался ее прогнозировать. Привычка смотреть на небо появилась у него на каракке и не исчезла по сей день. В большинстве случаев Антонио не ошибался. Не ошибся он и сегодня. К полудню они дошли до города, и в тот же момент их ослепило яркое, хоть и по-зимнему холодное солнце.

Эйлин провела его по небольшому городку. Антонио до этого в Ирландии видел лишь пару заброшенных замков, да крепкий дом Эйлин. Городок Лавафелт удивил испанца. Домики отличались от испанских, но были аккуратными и светлыми. В Испании окна в основном всегда закрывали ставнями. Здесь ставни оставляли открытыми. В испанских домах располагались сады и большие внутренние дворики. У ирландцев многие дома выходили прямо на улицу.

«Ну а грязь под ногами есть грязь под ногами, — усмехнулся Антонио, — во всех странах от нее не сбежать». Башмаки шлепали по лужам, кое-где виднелся нерастаявший снег.

Люди на улицах одевались тоже иначе, чем в Испании: деревянные, высокие башмаки, шерстяные куртки, плащи и накидки, теплые платки на головах женщин и менее широкополые, нежели испанские, шляпы у мужчин. Никаких белоснежных, высоких воротников и бесформенных платьев, скрывавших женскую фигуру. Тут юбки подчеркивали талию их обладательниц, хоть и сшиты были из более грубой, чаще серого цвета, ткани. Ну и, конечно, мужские юбки, не перестававшие удивлять Антонио. К своей он так и не смог привыкнуть.

Пройдя по главной улице, Эйлин и Антонио очутились около церкви.

— Пойдем, — девушка явно пыталась затащить Антонио внутрь.

Вспомнив про англичан, Антонио засопротивлялся. Он толком разницы между католиками и протестантами не знал. «Крестовый поход против еретиков» — называли Армаду. Но что в действительности представляли собой еретики? Встав возле церкви, Антонио набирался мужества. Вдруг англичане превратили в протестантов и ирландцев? Если превратили, то чем это чревато? Войдешь в их церковь, и обрушится на тебя кара Господня, разверзнутся ворота ада!

Антонио показал Эйлин крестик, вытащив его из-под рубашки. Она кивнула и показала свой.

— Католики, — девушка развела руками, будто охватывая всю площадь.

«Хорошо. Рискну», — набрался мужества Антонио и обреченно пошел в церковь. Его не покидал страх, который ему самому был до конца непонятен.

В церкви стоял полумрак. Пламя многочисленных свечей освещало помещение лишь отчасти. Люди сидели на скамьях. Эйлин еле-еле нашла свободное местечко. Они уселись, и тут Антонио заметил, что попал на свадьбу. Впереди возле священника стояли жених и невеста. На невесте было голубое платье, волосы заплетены в косу. На плечах лежал красивый, яркий платок. В отличие от Эйлин коса невесты лежала у шеи, а не на макушке. На женихе — оранжевая юбка, белая рубашка, черная жилетка с вышитыми на ней цветами и куртка.

После церемонии тишина, до этого стоявшая в церкви, нарушилась шумом отодвигаемых лавок, стуком башмаков и голосами людей. Эйлин показала рукой на себя и на Антонио, а затем на жениха и невесту. Она встала и повела за собой Антонио. Оказалось, шли они к священнику. Эйлин говорила с ним довольно быстро, но Антонио догадался: она договаривается о свадьбе.

Очутившись вновь на улице, Эйлин внимательно посмотрела Антонио в глаза:

— Ты на мне женишься? — спросила она, потыкав в кольцо на пальце и на церковь.

Он понял. Проглотив комок в горле, Антонио кивнул. Теперь плакать хотелось ему. И не из-за того, что он не хотел жениться на Эйлин, а оттого, что понимал, путь домой для него отрезан будет навсегда.

Неподалеку крестьяне начали играть на странном инструменте зажигательную мелодию. Вокруг них образовалась толпа. Ирландцы лихо отплясывали под музыку. Они будто поставили себе цель взбить грязь под ногами, как сливки. В основном во время диковинного танца двигались ноги: они так шустро поднимали и опускали коленки, что в глазах рябило.

Антонио показал на незнакомый инструмент, пожав плечами.

— Волынка, — по слогам произнесла Эйлин, — волынка.

Слово звучало странно, но красиво. Антонио самого тянуло в пляс. Музыка кружила, завораживала. Темп становился все быстрее. Ноги в башмаках месили грязь. На разлетавшиеся брызги никто не обращал внимания. Те, кто не танцевал, хлопали в такт в ладоши. Рядом с волынщиками сел скрипач. Скрипку Антонио знал. Но никогда он не видел, чтобы на ней так играли. Смычок летал над струнами с безумной скоростью, выдавая энергичные звуки. Музыканты, казалось, тоже готовы были пуститься в пляс. Они сидели, но их ноги отбивали барабанную дробь. Порой они подскакивали на скамейке, со всей силы плюхаясь потом на нее обратно.