Книга Без Вечного Синего Неба. Очерки нашей истории - Мурад Аджи

Небольшой зал, полумрак и стойкий запах прелых листьев наполнял пещеру. В углу, перед входом, чья-то могила… И это все, что запомнилось мне тогда. Ничего другого там и не было.

От пещеры Хаджи-Мурата нужно пройти метров двести, чтобы почувствовать, как умеют дрожать твои ноги. Сказывается высокогорье, с непривычки не хватает воздуха – этим как-то себя успокаиваешь. Но причина-то иная – естественный мост, по которому надо пройти.

Ширина Кутакского моста самое большее метра четыре-пять, длина пятьдесят три, а высота – не знаю. Я не смотрел вниз, я вообще ничего не видел, кроме тропы через пространство. «Пойду строго по оси, пройду». Ноги сами несли вперед. А кругом воздух, наполненный звуками леса, небо, солнце… И что-то твердое под ногами. Больше ничего.

Семьдесят третий шаг я уже делал по склону другой горы…

Табасаранская природа и однообразна, и многолика. Лес, горы. Но разный лес, разные горы. Всегда разные. У селения Вечрик, например, склоны пологие, там сады. Но пологих участков мало. Селения тоже и похожи, и не похожи: где-то дома скучены на обрывистом пятачке, где-то разбросаны по склону, как в Хучни. Дома, как правило, двухэтажные, с покатой крышей, под шифером. Глинобитных плоских крыш я не видел. Отжили свой век. Обычно дома окружены садами… Какая же благодать здесь весной!

Во дворах хозяйственные постройки. Добротные, сложенные из нетесаных камней, но основательно – горцам всегда было не до красоты и изящества. Только пожив в этих местах, начинаешь понимать и принимать ту особую, суровую и по-домашнему теплую, красоту здешних дворов. Скромность быта и в древности отличала Кавказ.

Приглядишься – и подметишь разницу в садах, частных и казенных. Частные убраны, будто выметены, а в казенных под деревьями густо лежат перезрелые яблоки и груши. Коровы лениво жуют их, а овцам не до яблок, надоели, они пасутся и глазом не ведут на сады. Не только в Вечрике (в переводе «Яблоневый дом») стояли переспелыми совхозные сады. И в других селениях. На мое удивление всегда следовал один ответ: «Девать некуда. Не вывезешь». Выращенные, а по сути, не выращенные, кабачки, патиссоны, сливы опять доставались щедрой горской земле… Круговорот труда в природе? Стоило ли работать?

– Гвоздя не найдешь, – сокрушался измученный директор совхоза, – не можем коровник поправить, его зимой снегом раздавило. Что будет с коровами? Ума не приложу. Триста голов.

– Нам зарплату не платят! – говорит кто-то.

– Даже соли купить не можем, – слышу старческий голос…

В советское время поколения горцев добровольно батрачили, тем и существовали. На пять-шесть месяцев ездили в Ставропольский край или в Казахстан, сезонниками, на самые тяжелые и трудные работы – на то, за что местные жители не брались. Стричь камыш, выгребать навоз… Не год, не два – всю жизнь люди радовались единственной возможности прокормить семью. Ничего иного власть не оставила. Так и жили потомки четвертой расы человечества со своим обостренным чувством гордости. Всегда молчали.

Десятилетиями в советском Табасаране не поощряли строительство, даже частный дом за свои собственные деньги поставить было проблемой. Не разрешали. Не давали. Запрещали. Потом вдруг сказали: «Можно». И люди построили столько, сколько не строили за все годы.

Хочется рассказать о строительстве в горах, оно хранило традиции Кавказской Албании. Рассказать о том, как село помогало селянину. О просторных и красивых домах горцев. Об удобстве их быта. О полосатых бумажных треугольниках, что вывешивают на окна и двери нового дома, когда готова крыша, – оказывается, лучшее средство от нечистой силы… Но это тема уже другого рассказа.

В каждом селении, около каждого дома я видел детишек, симпатичных и очень чумазых, они были заняты работой по дому или по хозяйству. Встречал я их и на пыльных улицах аулов – совсем маленькие копошились рядом с курами, утками, индюшками… Не забуду девчушечку лет шести-семи, нечесаную, немытую, она шла в галошах на босу ногу (самая распространенная обувь в селениях Табасарана), платьице линялое, кофточка драная. Но одежда – пустяк! В ушах девочки сияли огромные пластмассовые серьги, такие блестящие… Маленькая модница величественно шагала по селению.

До сих пор перед глазами и другая дорожная картинка. Река внизу, орлы внизу. На краю обрыва сидит бабушка, укутанная в черный платок горянка, у нее на руках внучек – бутуз, настоящий горец. Они сидят, как две половины одного «я», и любуются своим Табристаном, лучше которого нет на всем белом свете.

Дорожные воспоминания, им нет конца. А привел я их, чтобы сказать, во всем Табасаранском районе только каждому двадцатому ребенку есть место в детском саду. Остальные девятнадцать детей – на улице. О школах тоже многого не расскажешь. Одинаково запущены. Едва ли не каждая четвертая в аварийном состоянии. Лишь в Хучни, пожалуй, лучшая школа в районе – там спортзал.

Очень трудно жить в Табасаране, там самая высокая рождаемость в России и самая жуткая безработица. Бывшее процветающее ханство не сравнишь с ближневосточными или африканскими странами, бывшими колониями… В беде живет народ и гордо не замечает ее.

Табасараны – мусульмане. Сунниты. Ислам для них теперь не только религия, но и образ жизни, а это – обычаи, традиции, по которым строится ныне мир горцев. Но… тут не следует забывать, что была Кавказская Албания с ее культурой, которая никуда не исчезла. Будем помнить и то, что сегодняшний духовный мир Кавказа во многом создан теми же комиссарами, он плод их национальной политики.

XX век ничего не изменил к лучшему, стало хуже, чем в царской России. Старики рассказывали мне, как в горах закрывали мечети, как уничтожали уже мусульманское духовенство.

В селении Гуриг я был в пустой мечети, самом красивом и самом древнем здесь здании. Оно стоит на возвышении, сложенное из камня, с резным кружевом орнамента. Стены выдержали землетрясения, на которые щедры горы… Простейшее приспособление спасло мечеть: в стенах уложены широкие доски. Однако у горцев не нашлось ничего, чтобы спасти мечеть от городского человека в шляпе, который семьдесят лет разъезжал по Дагестану. И всюду командовал.

В мечети этот человек устроил ткацкий цех, и табасаранские женщины приходили сюда, чтобы в полумраке молитвенного зала ткать ковры. Знаменитые ковры, перед которыми, говорят, блекнут даже персидские. Тысячи долларов за большой ковер, такова цена на мировом рынке. «Валютный цех»! А попал я сюда волею случая, посмотреть, как за гроши делают неземную красоту.

Теперь знаю, что ковры ткут из овечьей шерсти и великотерпения горянок. Кто мне поверит, что ковер выткан так же, как много веков назад? О сегодняшнем дне напоминает только тусклая электрическая лампа над головой.

Пять раз в день положено сунниту обращаться к Аллаху. С четверга на пятницу некоторые горцы ходят в пещеру Дюрка (Тюрка), чтобы прочесть старинные, долгие молитвы. Или чтобы заколоть жертвенного быка, барана… Мог ли я усидеть, узнав о священной пещере?.. И вот селение Хустиль, обычное селение. Узкие кривые улочки. К каменным заборам, как и во всех селениях, то здесь, то там прилеплены на просушку кизяки, которыми будут топить печи. На краю селения вдоль дороги сараи для сена, стены у них с отверстиями-глазницами. «Глазницы» нужны для продува, чтобы сено не гнило.