Книга Демонолог - Эндрю Пайпер

Лицо мальчика снова застывает. Не меняется, ничего не выражает. Только нога продолжает пинать пыльную землю под качелями. Он медленно раскачивается взад-вперед, заставляя меня поворачивать голову, следя за ним. Этакий маятник, вызывающий головокружение.

– У тебя много общего с Джоном Милтоном, – говорит оно.

– Я много лет изучал его работы. Вот и все.

– А ты когда-нибудь задавал себе вопрос, почему они тебя так привлекают?

– Любое произведение искусства достойно изучения.

– Но тут дело совершенно в другом! Милтон – автор самого яркого и красноречивого в истории рассказа о расколе! О мятеже! Именно поэтому в своих стихах Джон дает столь сочувственное описание моего хозяина. Он на нашей стороне, пусть тайно, неосознанно. Он как бы один из нас. И ты тоже.

– Ты ошибаешься. Я никогда и никому не причинял вреда.

– Дело вовсе не в причиненном кому-то вреде, Дэвид. Насилие, преступления – это все обломки, осколки зла, мелкие делишки в сравнении с вопросами духа. А то, что сближает тебя с Джоном, – это дух сопротивления.

– Сопротивления чему?

Мальчик не отвечает. Он раскачивается взад-вперед, не дергая ногами, не касаясь земли, не сводя своих глаз с моих. С каждым качком цепи качелей скрипят, взвизгивают, словно от боли.

– Всю свою взрослую жизнь ты изучал религию – догматы христианства, послания апостолов, – и тем не менее ты не веришь в Бога, – продолжает он через некоторое время. И снова делает паузу.

Нет, это не просто пауза. Это открывшийся провал во времени. И падение в него.

Еще секунду назад мы двое сидели на качелях на игровой площадке в пригороде флоридского городка. Теперь же, когда я поднимаю взгляд, то вижу, что, хотя мы по-прежнему сидим на качелях, сразу за этой маленькой, посыпанной песком площадкой начинается лес. Деревья стоят голые, слишком близко друг к другу, они страдают от недостатка воды, которую нужно высасывать из глубин усыпанной пеплом земли. Я пытаюсь разглядеть, что там, за их стволами, но вижу только еще больше скрюченных, высохших древесных стволов и плоскую землю без конца и края. Это видение леса на противоположном берегу реки, которого мы с братом так боялись в детстве. Я не чувствую воздуха, я не слышу пения птиц или чьих-то голосов, ничего, кроме голоса мальчика, шепчущего у меня в голове слова из Священного Писания.

И сказал Господь сатане: откуда ты пришел?[42]

Я не вижу этого, но знаю, что нечто наблюдает за мной из-за деревьев. Это некая плотность, столь огромная, что она сгибает воздух, это нечто вроде гравитации, действующей вбок, растягивающей все вокруг себя. Вневременная и ненасытная, она ничего не сообщает своим раздувающимся молчанием – только желание чего-то. Это территория странствий и блужданий, она тянется все дальше и дальше. Голодная, алчущая горя и бед.

И отвечал сатана Господу, и сказал: я ходил по земле, и обошел ее[43].

Мой взгляд перемещается обратно на песчаную игровую площадку. Я стараюсь не сводить с нее глаз. Ничего не впускаю в себя, только слова мальчика, который теперь вещает вслух.

– А почему бы и нет? – продолжает он, словно я останавливал время, а теперь снова позволил ему идти дальше. – Это все потому, что ты не в силах воспринять понятие о его абсолютном добре! Ты слишком много страдал – это были твои собственные страдания, твоя собственная меланхолия, – чтобы потом без сомнений и вопросов служить вечно любящему, вечно тиранствующему Господу. Его доброта – это еще одно наименование Власти, это как бы письменный приказ от имени отсутствующего отца. Твой критический ум не дает тебе никакого иного выбора, как только видеть это. И этим ты напоминаешь мне Джона.

Мальчик смотрит в небо. Сперва я даже благодарен ему за то, что он отвел от меня взгляд. Но затем он начинает говорить другим голосом – своим собственным. Это похоже на какое-то влажное и ненавидящее шипение, и я понимаю, что именно эти звуки, а не его взгляд я никогда не забуду. Этот голос, цитирующий стихи поэта, будет всегда читать их в моих снах, навсегда останется кошмаром всей моей оставшейся жизни.

Но знай, к Добру

Стремиться мы не станем с этих пор.

Мы будем счастливы, творя лишь зло.

Его державной воле вопреки.

Выговорив это, Тоби снова смотрит на меня. Голос снова тот, который он выбрал для разговора со мной:

– Мужественное сопротивление. Вот что связывает нас, Дэвид.

– Я не с вами.

– С нами, с нами! – Мальчик вскакивает, еще не договорив последнее слово. – Ты всегда знал это. Джон был с нами с самого начала, точно так же, как и ты.

– Это ложь!

– Неужели? Его лучший друг детства гибнет в море. Его первая жена бросает его вскоре после свадьбы. Его на время исключают из Кембриджа за спор с наставником. Потом он сидит в тюрьме за свои раскольнические, сектантские взгляды. Он был такой же, как ты и я, – такой же, как мой хозяин, его наиболее великолепно написанный герой, – всегда сопротивлялся попыткам порабощения. Мятежник, чувствительный ко всем утратам и несправедливостям жизни. «Рай утраченный» – это самый замечательный, самый великолепный умышленный обман, отличная попытка ввести в заблуждение. Вроде как предназначенная для оправдания деяний Господних в отношении человека, но на самом деле это – оправдание борьбы за независимость, за свободу. Это было для своего времени самым прекрасным образцом того, что можно назвать демонической пропагандой. Мой шедевр.

– Твой шедевр?!

– У любого поэта есть муза. И я был музой Джона Милтона. Или даже чем-то более вдохновляющим, чем муза. Я дал ему все нужные слова. Он просто поставил свое имя под ними.

– Твоя самонадеянность и высокомерие ослепили тебя.

– Ослепили! Ха! Джон уже был слеп, когда писал свою поэму! Ты что, забыл? Именно тогда он попросил о помощи. Он молил тьму, окружившую его, молил о вдохновении. И я пришел! Да! Я пришел и прошептал ему на ухо свое сладостное, ничего не значащее ничто.

Дьявол всегда лжет, Дэвид.

– Вздор! Чушь!

– Не надо грубостей, профессор. Ругань, богохульство – в этой области состязания со мной тебе не выиграть.

На краю песчаной площадки, где стоят качели, парочка чаек дерется из-за того, что на первый взгляд представляет собой кучку куриных костей. Маленькая грудная клетка, маленький череп… Но ничего такого там только что не было. Не было никаких костей.

Птицы клюют друг друга в глаза, хватают друг друга за шеи, тянут, выдергивают перья, куски плоти. Деревья придвигаются ближе, чтобы увидеть первые капли крови.

Тоби поднимает руку и рассекает ладонью воздух. Чайки, хлопая крыльями, улетают прочь. И к их пронзительным воплям присоединяются другие, из глубины леса.