Книга Просчитать невозможно - Сергей Самаров

Время тянется долго и мучительно. Абдул стоит, иногда перенося вес тела с ноги на ногу, но опираться на правую ногу долго невозможно, сразу от колена в пах и выше, в живот и к сердцу, идет неприятная горячая волна, словно какой-то нарыв набухает и готовится лопнуть.

Наконец, с другой стороны прохода появляется фигура. Это идет Вагап, коренастый, кривоногий, сильный, как бык, привычный к запаху скотофермы, которой когда-то заведовал.

Медленно идет. Как медленно он идет! Какую весть он несет? Что решил Шамиль?

Вагап приближается, останавливается. У него красные глаза. Они всегда красные, а сегодня особенно. Даже при слабом свете, приходящем через распахнутые ворота, это заметно.

Там, за воротами, заурчала машина. Откуда там взялась другая машина? Абдул не видел никакой машины, когда они проезжали то место, откуда доносится звук. Но машина появилась. Может быть, выехала из старого перепрелого стога… Звук двигателя удаляется. Шамиль уехал – догадаться нетрудно.

Эмир Абдул затылком чувствует, как переглядываются люди за его спиной. Они ждут, что скажет эмир Вагап. Вагап равный Абдулу человек. Был равным, когда Абдул имел свой джамаат. И даже не совсем равным. Тогда не Вагапа слушал Шамиль, а слушал Абдула. А Вагап стоял в стороне. Но два эмира всегда поддерживали между собой дружеские отношения. Что скажет Вагап сейчас?

А Вагап стоит, покачиваясь на кривых ногах человека, привыкшего к седлу. И молчит долго. Или это просто Абдулу кажется, что он так долго молчит?

– Я уговорил Шамиля. Он дает тебе возможность исправить положение. И выйти с честью из трудного дела, и всем дать возможность выйти с честью. Нам всем, потому что люди, приславшие эти деньги, спрашивать умеют. Мой джамаат в твоем распоряжении. Эти люди, – кивок за спину на конвоиров, – тоже. Шамиль приказал им сопровождать тебя до самого конца. Кроме того, он дал еще и много адресов тех, кто всегда пожелает нам помочь. Это большая подмога, но и большая ответственность. И пусть Аллах покарает того, кто помочь не пожелает. Мы же станем орудием Аллаха на земле…

Недружными щелчками предохранители автоматов за спиной сообщают, что они поднялись в верхнее положение. Абдул вдруг чувствует, как горит его загорелое лицо. То ли от радости подступившей, то ли оно еще раньше начало гореть от волнения, а он почувствовал это только сейчас.

– Пойдемте в мой дом. Я человек не богатый, но накормить смогу всех. Там ты нам расскажешь все, что произошло, в подробностях. Мы посоветуемся и примем решение, как поступить. Я назначен твоим заместителем с правом решающего голоса. То есть если я увижу, что ты поступаешь неправильно, я могу отменить твой приказ. Когда-то в Красной армии у большевиков были комиссары. Я теперь твой комиссар.

* * *

– Я – Шестой, – докладывает снайпер. – Еще одна машина… Выехала из-за фермы, передвигается на высокой скорости. Я думаю, какая-то шишка приезжала поговорить с эмиром Абдулом. Имею скромное желание попросить водителя остановиться, и никогда больше не садиться за руль. Возможность есть, видимость прямая…

– Отставить! Приказ – только следить… Не спугнуть… И не показываться никому на глаза, – старший лейтенант Кантария даже прикрикивает на снайпера.

– А вдруг это Шамиль?

– Шамиль из норы, говорят, даже в туалет не выходит. Только штаны успевает менять. Куда твой Шамиль направляется?

С его наблюдательного пункта ферму видно плохо. Только одну сторону, да и то с угла.

– Через село в сторону гор.

– Там дорога, помнится, проезжая километров на пятнадцать, – хрипло добавляет Второй. – Дальше только пешью. Мы здесь в прошлом году бои вели.

– Продолжать наблюдение.

– Первый, я – Четвертый! А где люди в селе? Никого не видно? День… Должны быть во дворах… Никого…

– Откуда я знаю? Не уничтожили же их всех, чтобы эмира Абдула не показать.

– Я – Десятый. Здесь только тот самый эмир Вагап командует, другим не позволяет… Это его родное село… Бывший директор этой самой скотофермы…

– Есть люди! – докладывает Одиннадцатый. – Ребенок из двери во двор выскочил, за ним хромой старик, схватил, как вор, курицу, оглянулся, и в дом.

– Может, людям выходить запретили? – предполагает старший лейтенант. – Тогда я жалею, что остановил Шестого. Это в самом деле была шишка. Может, и сам Шамиль…

– Теперь уже поздно. Машина ушла за поворот. Там узкое длинное поле, и дальше ельник. Уже одну крышу видно…

– Продолжаем наблюдение. Все подтянулись?

В эфире начинается перекличка. Нугзар считает своих бойцов – не отстал ли кто при таком темповом передвижении. Хорошо, что они возле дома Беслана Байрамирова захватили одного боевика раненым и сумели сразу допросить. Со всей допустимой и недопустимой жесткостью. Тот, по доброте душевной и чистосердечности, перед смертью и сообщил, куда оттуда повезут эмира Абдула. И даже поспешил предупредить, что отправлять его будут на транспорте… Потому спецназовцы и поторопились. И хорошо, что их снабдили связью. Удалось быстро договориться о возможности использовать БТР расквартированного неподалеку ОМОНа. Иначе без машины было бы не успеть. Но все в БТР не поместились. Их оставили около блок-поста, чтобы омоновцы отправили оставшихся с первым же попутным транспортом. Только теперь прибыли.

* * *

– Я предполагаю обыскать как следует пещеры, – говорит эмир Абдул, когда вызванный Вагапом старенький сельский фельдшер осматривает ему руку и ногу и делает перевязку. – Если рюкзаки там, мы их найдем.

Руки у фельдшера мягкие, боли не причиняют. Но Абдул и без того никогда не показывает, что ему бывает больно. Он поморщиться может только тогда, когда это ему необходимо для достижения своей цели, или тогда, когда никого нет рядом.

– Надо все варианты просчитать.

Вагап предупредил, что фельдшер в первую войну подорвался на мине, поставленной федералами, и оглох. При нем можно говорить свободно, без стеснения. И он говорит.

– Обязательно. Я и другие уже прикидываю.

– Ты эти пещеры хорошо знаешь, – не спрашивает, но утверждает эмир Вагап.

– Плохо, – качает головой Мадаев. – Только основные коридоры и большие залы. И карта, я уже убедился, никуда не годится. Там все перепутано. Кто только ее составлял…

Он говорит для себя непростительно много, но ничего не может с собой поделать. Это радость заставляет его говорить, никак не уходящая из души радость, что все так обошлось, что ему снова поверили и доверили, и даже людей выделили.

– Кто-то составлял. Не слишком умелый. Умелых еще поискать надо. Но найти-то собираешься? Пещеры большие.

– У того подполковника, который прятал, времени было слишком мало, чтобы унести далеко. И зачем ему далеко уносить, если ему за ними возвращаться? Сегодня-завтра они снимут оттуда всю охрану, и можно будет поискать…