Книга Штрафбат. Миссия невыполнима - Антон Кротков

Кстати, личный президентский повар рассказывал французу, что одно время близко ладившему с русскими Арройе очень нравился их обычай дружеского поцелуя, во время которого Морган смог попробовать Хрущёва на вкус. «Я бы с удовольствием съел котлет из него», – шутил Арройя…

Если внутри страны необычные гастрономические пристрастия президента ни для кого не являлись тайной и никто уже не удивлялся исчезновениям по ночам людей, чаще всего молодых девушек и детей, то западные читатели с ужасом и жадным любопытством читали рассказы сбежавших на Запад бывших приближённых каннибала о том, что любой из его слуг и сотрудников мог оказаться на разделочном столе кухни мрачной президентской резиденции «Вилле Бабу-Шау». Одного из надоевших ему министров Арройя распорядился подать к ужину; провалившего наступление генерал а зажарить, нафаршировав рисом, – и пригласил за стол… его семью.

Со временем Арройя превратился в утончённого гурмана, полюбив коллекционировать свои ощущения от… поедания представителей разных профессий. Единственные в стране ученый-ботаник и врач-стоматолог закончили свою жизнь на разделочных столах дворцовой кухни. Такой же была участь победительницы первого в стране конкурса красоты. Даже своего личного психоаналитика-итальянца, который годами помогал Моргану справляться с приступами депрессии, он в конце концов велел подать к столу в виде изысканного кулинарного шедевра. Неудивительно, что вскоре из иностранцев здесь остались только военные наёмники, да и на них мрачная слава президентской резиденции наводила ужас.

Глава 19

Совсем не стремясь строить карьеру в наёмнических ВВС, Борис Нефёдов делал её помимо своей воли. Просто на весьма среднем фоне большинства местных лётных кадров выдающийся ас заметно выделялся. Командир легиона Макс Хан при встрече поглядывал на своего протеже с улыбкой. Похоже, даже всесильный южноафриканец Хенк не мог помешать неизбежному служебному взлёту своего недруга. А вскоре случилось событие, которое лишь всё ускорило.

Перед контрнаступлением правительственных войск Пану Поручику поручили сбросить ложный десант в тылу крупной повстанческой группировки. Военная хитрость удалась на славу. Повстанцы оттянули с фронта все резервы на борьбу с двумя сотнями мешков с песком. Но и лётчикам, устроившим весь этот цирк, досталось. Самолёт попал под сильный обстрел. В довершение ко всему при посадке бомбардировщик сошёл с полосы и угодил одним своим колесом в яму. Стойка шасси надломилась, самолёт на несколько секунд встал вертикально, затем рухнул, подняв тучи пыли. Из повреждённого топливного трубопровода хлынул керосин, который попадал на искрящиеся провода разорванной электропроводки. Когда к месту катастрофы подоспела помощь, большая часть фюзеляжа уже полыхала.

Бушующее пламя отрезало путь к кабине. Экипаж оказался в огненной ловушке. Никто не решался идти на выручку товарищам, которые из-за полученных ранений самостоятельно не могли покинуть самолёт. Некоторые наблюдатели даже благоразумно отходили подальше, опасаясь, что от высокой температуры могут вспыхнуть бензиновые лужи, образовавшиеся после крушения крылатой машины.

Подоспевшие огнеборцы начали заливать огонь из брандспойтов, но пожар только расходился. Ревущая оранжевая стихия стремительно пожирала самолёт, подбираясь к находящимся в нём людям. Взрыв топливных баков, в которых ещё оставалось прилично керосина, мог лишь ускорить страшную развязку.

Борис оказался на месте крушения одним из последних. Протолкавшись сквозь ряды зевак, сразу понял: медлить нельзя.

– Стаскивай свою сбрую! – Нефёдов повелительно ткнул локтем соседа. Тот сразу всё понял и беспрекословно снял с себя кожаную куртку. Борис обмотал ею голову и вскарабкался на крыло. По просьбе Нефёдова пожарные брандмейстеры направили на него свои шланги. И всё равно спину, ноги и ещё некоторые части тела сразу стало сильно припекать.

Борису вспомнился его первый настоящий учитель жизни – машинист Иван Степанович Купцов – Степаныч. Было это более тридцати лет назад. Времена тогда были суровые, ждать, когда паровозная топка остынет для срочного ремонта, было нельзя, ибо требовалось любой ценой гнать план. Вот старый машинист надевал на себя два ватника, две пары рукавиц, всячески закутывался и забинтовывал смазанное жиром лицо. Оставив только щёлочки для глаз, старик, перекрестившись, лез по просунутой в «шуровку» доске в самое пекло неостывшей паровозной топки – чистить её забитые колосники от плохо прогоревшего некачественного угля. Однажды юные помощники едва успели выдернуть Петровича за ноги из печи. Он уже начал терять сознание. Чтобы привести седовласого мастера в чувство, ребята вылили на него три ведра воды. Потом Борис быстро сбегал за пивом и оклемался старик, только брови обгорели… О столь лёгкой цене за своё лихачество Борис теперь мог только мечтать.

Когда он подобрался к кабине, одежда на нём горела в нескольких местах. Под прозрачным колпаком в облаках серого дыма Нефёдов увидел Замбаха. С перекошенным лицом, жадно хватая ртом остатки воздуха, тот пытался изнутри ногами выбить фонарь кабины. Но видимо, из-за ранения поляку не хватало для этого сил.

Сидящий за броневой перегородкой штурман-радист застыл в неподвижной позе, привалившись телом на борт и уронив голову на грудь. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы определить, что он отлетался. Борис много на своём веку повидал смертей и всё-таки не мог привыкнуть к тому, что людей сводит в могилу не неизлечимая болезнь, их не доканывает немощная старость. Полного сил здоровяка лишил жизни крохотный кусочек металла диаметром всего 15 миллиметров. Нефёдов разговаривал с погибшим лётчиком перед тем, как тот отправился на это задание. Балагур искрился жизненной энергией. И вот он – сидит, застывший в смертном окоченении… Нелепо!

Фонарь кабины был так раскалён, что, едва прикоснувшись к стеклу, Борис отдёрнул руку. Сдвигать колпак назад пришлось не руками, а локтями и подошвами ботинок. Сделать это оказалось очень сложно. Существовала опасность, что от высокой температуры подвижные части фонаря могло частично заварить. Если это действительно так, то шансов на спасения у поляка почти нет. Даже будь у Бориса с собой специальный топор, он не смог бы с его помощью быстро высвободить пилота. Авиационное стекло намного толще автомобильного. Оно многослойное и чрезвычайно крепкое. Оставалось пытаться изо всех сил сдвинуть колпак.

К счастью, пожарные сообразили, что надо направить струи воды на стекло. Благодаря охлаждающим стекло и металл потокам и отчаянным усилиям Замбаха вдвоём им удалось немного сдвинуть тяжелую панель. Тут выяснилось, что при крушении самолёта оказался повреждён находившийся в кабине баллон с кислородом. Из него вырывалось небольшое пламя, которое задымляло кабину. Замбах в любой момент мог погибнуть от удушья. Когда же фонарь удалось немного сдвинуть, дым сразу вытянуло сквозь образовавшуюся щель. Но проникший в кабину спасительный воздух принёс не только облегчение находящемуся там человеку. Он создал новую страшную угрозу его жизни. Атмосферный кислород начал подпитывать пламя из повреждённого баллона. Тесное пространство кабины быстро превращалось в доменную печь. У Бориса и Замбаха фактически не осталось в запасе времени на то, чтобы сдвинуть фонарь настолько, чтобы лётчик смог выбраться из раскалённой западни…