Книга Сожаления Рози Медоуз - Кэтрин Эллиотт

Охваченная паникой, я бросилась менять мизансцену. Задула свечи, включила потолочный светильник, вырубила розовенький свет, «Незнакомцев в ночи» – незнакомцы в ночи, подумать только! Швырнула подснежники в раковину и пулей полетела в коттедж. Лихорадочно сорвала платье, колготки, туфли; нашла старые джинсы, футболку, шерстяные носки, развалюшки-мокасины, напялила все это и стерла макияж. К счастью, я вовремя остановилась, а не то содрала бы кожу; зато сделала хороший пилинг. Проклятье, простонала я, рванув вниз по лестнице, проклятье, Рози, ну ты и идиотка: полная, круглая дура! Преодолев пятисотметровку от коттеджа до особняка, я посмотрела на часы: двадцать минут девятого. Помогите! Я быстро поменяла серебряные приборы на старую облезлую нержавейку, огляделась и прикинула, что еще можно сделать.

Я посмотрела на угощение. Все мои старания, его любимые блюда, о которых я выведывала многие недели путем осторожного тайного подслушивания, как крот, как агент ФБР: и вот они здесь, готовые быстро последовать друг за другом. Что он подумает? Одно из двух: или это фантастическое совпадение, или я по уши в него влюблена. Неужели это правда? Я вспыхнула. Неужели я в него влюблена? Я присела на минутку, потрогала лоб. Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. Я его арендатор, ради всего святого, к тому же он женат! Немыслимо даже предположить, что он обратит на меня внимание, а если и так, он совершит предательство – да к черту предательство, что мне с едой-то делать? Я в отчаянии заломила руки над спаржей и перепелиными яйцами. Можно, конечно, полить все это хозяйство кетчупом и прополоскать цесарки в уксусе, чтобы он не заметил их вкуса, но по какой-то причине я была не в силах это сделать. Мне не позволяла профессиональная гордость. Я сглотнула комок в горле. Нет, еда должна быть безупречной, а вот самой мне нужно принять как можно более разобранный и асексуальный вид. Будет мне наказание. Мне надо выглядеть так, будто романтический ужин на двоих – вообще последнее, что могло прийти мне в голову. Я лихорадочно взлохматила волосы, пока они не встали дыбом; нашла жвачку, конфискованную у Тоби, запихнула в рот и разжевала. Фу. Я знала, что на лбу у меня набухает прыщ, так что по-быстрому его расковыряла – то, что надо, пусть бросается в глаза. Потом я включила телевизор на полную громкость, плюхнулась в кресло и с хулиганским равнодушием перекинула одну ногу через подлокотник. И только я успела пожалеть, что не умею пукать по заказу, как Тоби, для оживления обстановки, как вошел Джосс.

– Привет. Извините, что опоздал. Надеюсь, вам не пришлось ждать. – Он подошел к раковине: смыть пыль с ладоней.

– Чего? – Я скосила на него осоловевшие глаза, тупо жуя резинку, будто от просмотра сериала «Бруксайд» у меня сварились мозги. Я заморгала. – А, Джосс, это вы. Не-а, не ждала.

– Ммм, какой знакомый запах. «Шанель»? Перемалывающие резинку челюсти замерли.

Я покраснела до взлохмаченных корней волос.

– Ммм… да. «Шанель». – (Черт, черт, черт!)

– Очень приятно. Мы будем есть здесь?

– Хмм, да. А где же еще?

– Почему бы нам не переместиться в холл? Здесь так мрачно, да еще эта ужасная потолочная лампа. Беритесь за один конец стола, а я возьму другой.

Он толкнул задом боковую дверь и замер у одного края стола. Я тупо поднялась с места и взяла другой конец. Вместе мы потащили стол. Я заметила, что он зажег камин, и, когда мы поставили стол у огня, холл моментально превратился в уютную столовую – золотистые стены, красный ковер, книги и антиквариат.

Он огляделся и нахмурился:

– Надо же, как странно: готов поклясться, на том комоде стояла настольная лампа, интересно, куда она…

– О, я знаю, где она, я ее… брала на время! – Я пулей полетела на кухню и вернулась, торжествующе потрясая лампой.

– Великолепно. Так. Может, зажжем свечи?

– Почему бы и нет? – пролепетала я, чувствуя легкую дрожь в коленях и немного приглаживая волосы.

– Интересно, где…

– Я знаю! – чуть не завизжала я и побежала за подсвечниками, как послушный спаниель, учуявший запах хозяйских тапочек. Подсвечники были в ящике на кухне, куда я их и запихнула. До сих пор горячие. Как и я. Остынь, Рози, остынь. Я глубоко вздохнула. И не пыхти.

Я поспешила обратно. Он взял у меня подсвечники и зажег свечи.

– Так-то лучше.

– Да, намного! – ответила я пищащим голосом. Пришлось откашляться. – Намного, – басом проревела я. И огляделась вокруг. Проклятье, теперь атмосфера еще более романтическая, чем тогда, на кухне.

– Мы с Китти ужинали здесь, когда хотелось устроить что-то особенное, – бесстрастно проговорил он, усаживаясь за стол.

– А. Понятно. – Я тупо переминалась с ноги на ногу, потом бросилась на кухню за едой. – А с Аннабел вы здесь не ужинаете? – осмелилась спросить я, вернувшись в холл.

Он усмехнулся и разлил вино.

– Может, вы и не заметили, Рози, но вообще-то Аннабел не ест. Когда на нее нападает обжорство, она может поглодать сырые чечевичные зернышки, но на этом ее прием калорий ограничивается.

– Хотела бы я так питаться, – вздохнула я, поставив перед ним закуску. – Я вообще не умею голодать, по моему заду видно. – (Супер, Рози, молодец! Неужели обязательно привлекать внимание к своей заднице в самом начале вечера? Разумеется, он опустил глаза.)

– Нормальный зад, по-моему. – Я поежилась и аккуратно села. – Вы сложены как женщина, вот и все. Если бы у вас не было бедер, вы были бы мужчиной.

Я сразу же вспомнила Аннабел с ее фигуркой ивового прутика, но Джосс поднял бокал, и я схватила свой, не желая отставать.

– Ваше здоровье. За Новый год, новое начало, за все, что вам хочется. – Он сделал глоток и поморщился. – Господи, Рози, это же отрава! Где вы это купили?

– В «Оддбинз», – обиженно ответила я. – Извините, на кларет не хватило.

– Только не говорите, что я мало заплатил вам за помощь. Да и зачем вообще что-то покупать, у нас здесь целый погреб, грех его не использовать. – С этими словами он поднялся и исчез. Вернулся через несколько минут, размахивая бутылкой, у которой по крайней мере была пробка и содержимое которой, по его заявлению, было гораздо более пригодным для питья.

Вечер шел своим чередом. Мы ели, пили, разговаривали, и, когда время от времени повисало молчание – оттого, что я нервничала, – он ловко, без усилий, подхватывал нить и продолжал разговор. Он говорил, как волнующе внезапно получить признание после долгих лет борьбы, какое напряжение он испытывает оттого, что от него постоянно ждут новых и оригинальных работ. Но он говорил не только о себе. Не вдаваясь в личные подробности, он расспросил меня обо мне, о том, как продвигается моя работа, нравится ли мне жить в деревне, не одиноко ли мне, или же я в глубине души рада уехать из Лондона. Неожиданно для самой себя я рассказала ему о Гарри, о том ужасном времени, когда он грозился отнять у меня Айво, и поняла, что после разговора мне стало легче – груз с души упал. Наконец, когда мы добрались до десерта, под влиянием вина, еды и тепла от камина, я расслабилась. Объевшись, откинулась на спинку стула и вытерла рот.