Книга Алмазы французского графа - Татьяна Иванова

Один бриллиант вместе со шкатулкой и картой находился у профессора Ларионова. И он, как Вы догадываетесь, у убийцы. Второй хранился в Вологде, у детей женщины, которая приютила наших близких в войну. И он тоже исчез незадолго до нашего с Валерой приезда. Третий бриллиант находится у меня. Убийца уже несколько раз пытался добраться до него потому, что не обнаружил в квартире бабушки. Но это ему пока не удалось. И я, Андрей Константинович, предполагаю, что именно он убил моего мужа, а не бандиты!

— Так! Так! А четвертый бриллиант? Где он? Вы же рассказали, что их было четыре.

— А четвертый у пасынка Купидонова.

— Но ведь он исчез несколько лет тому назад. Почему бриллиант должен находиться именно у него? Может он так и остался у самого Купидонова?

— Он переписывался с отчимом, и тот, по — видимому, рассказал ему о бриллианте.

— Откуда Вам известно, что переписывался?

— Валера нашел у своего отца обрывок письма, из которого это очевидно.

— Да, это уже интересно. И что же явствует из этого письма?

— Только то, что они переписывались. И Купидонов даже собирался приватизировать на него квартиру.

— Ну, и какой же вывод Вы сделали из всего этого?

— Если за бриллиантами охотится пасынок Купидонова, то у него на руках уже три из них. Если Валера Ларионов, то у него их только два, а третий, купидоновский, ему еще предстоит добыть, потому, собственно, он и ищет его пасынка. Ну, а за четвертым либо тот, либо другой явятся ко мне.

— А Вы?

— А я предлагаю Вам использовать себя в качестве приманки, и выяснить, наконец, кто из них двоих к этому причастен.

— Но вчера, насколько мне помнится, Вас осенило, что это Ларионов.

— Вчера я поняла, что это не исключено. И именно это повергло меня в шок, который Вы наблюдали. Я ведь еще не сказала Вам, что догадалась, почему Валера все время наталкивал меня на мысль, будто охотится за бриллиантами пасынок Купидонова.

— Почему же?

— Чтобы снять с себя подозрение, и одновременно с моей помощью попытаться отыскать этого самого пасынка. Однако в совершении преступлений я склонна подозревать их обоих, и уверена, что кто-то из них обязательно явится ко мне за камнем.

— Это все, о чем Вы хотели мне рассказать, Екатерина Леонидовна?

— Ну, да.

— Ладно, ладно! Вы абсолютно правы. И можете считать, что один из них к Вам уже явился.

— Что?! Как это, явился? В смысле?

— Это я.

— Вы?

— Да. Я пасынок Купидонова, которого Вы искали.

— Нет! Вы шутите! Вы меня просто разыгрываете, Андрей Константинович, но зачем?

— Вот именно, зачем бы мне это понадобилось, при всей серьезности моего служебного положения.

— Я….я не верю! — Катерина испуганно попятилась назад.

— Вам нужны доказательства?

— Не знаю….я…

— Хорошо, если я скажу, что знаю о том, когда Вы приходили к некой Сухаревой Тамаре Васильевне и о чем ее спрашивали, Вас устроит?

Катерина смотрела на него во все глаза.

— Но….ведь пасынка Купидонова звали Сашей!

— Поменять имя в наше время…..сущий пустяк, Екатерина Лонидовна. Что ж Вы удивляетесь таким мелочам?!

— И что же? Что же теперь? Что Вы намерены со мной сделать? Убьете, как всех остальных?

— Я не хотел. Я совсем не собирался их убивать! Но старики Ваши были такими несговорчивыми….мне просто ничего другого не оставалось!

— Неужели эти несчастные бриллианты стоят жизни людей? — заплакала Катерина. — Ведь жили же Вы как-то до сих пор без них!

— Не жил! Я совсем никак не жил! Да будет Вам известно! И теперь эти самые несчастные бриллианты, — единственный шанс для моей будущей жизни и жизни моей семьи!

— Семьи?

— Да. Неофициальной. Я, к Вашему сведению, так жил, что даже расписаться с любимой женщиной не мог!

— Так эта самая Сухарева…..

— Да. Тамара моя жена и у нас с ней есть дочь, которой всего восемь лет. И именно из-за них, а не из-за себя самого мне пришлось совершить эти преступления. Я подумал, что жизнь двух стариков, которые уже все повидали на этом свете, не так важна по сравнению с жизнью моей восьмилетней дочери и тридцатишестилетней жены!

— И добавьте, не так важна, по сравнению с жизнью моего сорокадвухлетнего мужа! Или Вы тоже не хотели его убивать, когда выкрали ключи из его машины, а потом свалили это на бандитов?

— Из машины выкрали ключи именно они, а я взял их из квартиры Вашей бабушки. Не отыскав камень у нее, я догадался, что она успела подарить его Вам.

— Мои ключи?

— Ну да. Вы ведь хранили один комплект в ее квартире. Я не хотел убивать Вашего мужа. Я хотел убежать, когда он вернулся. Я не собирался брать на душу еще и этот грех. Но он попытался меня задержать. Я выстрелил в него спонтанно….я…

— Ну да, спонтанно! Только почему-то не из своего служебного пистолета, по которому Вас сразу же повязали бы!

— Этот пистолет находился не в кобуре, как мой служебный, а в кармане. Его просто сподручней было достать. Быстрее! В этот момент сработала моя реакция, а не расчет. Вообще, пистолет этот предназначался для других целей, — Камушев тяжело вздохнул, — я обнаружил его однажды под окном при задержании преступника и утаил от сослуживцев. Приберег, так сказать, для дела. Бандита хотел пристрелить, того самого, который доставал меня с самого детства, и из-за которого, собственно, все началось.

— Ну и что же, пристрелили?

— Нет. Какое там! Он теперь вор в законе, АВ-ТО-РИ-ТЕТ!

И лично посещать меня ему западло, как они выражаются.

— Зато пистолетик этот Вам аккурат сгодился, чтобы пристрелить моего мужа. Не зря приобрели, значит!

Майор умолк, погрустнев.

— И зачем я Вам все это рассказываю, а, Екатерина Леонидовна?

— Скорей всего затем, чтобы перед самим собой оправдать свои поступки, совесть-то, поди, гложет. Ну, и тем самым, себя жалеючи…

— Дура! — рявкнул майор раздраженно. Побыла бы ты хоть раз в моей шкуре! Праведница хренова! Тебя не травили всю жизнь несвободой и насилием, не гоняли, как подстреленного кролика, не угрожали расправой с близкими, и вообще….Совесть гложет! Хм! Отглодала она, совесть-то, износилась, штопать негде!

— Сколько же Вас преследовали?

Майор криво усмехнулся. — Не важно.

— Я знаю от вологодских, что из-за этого преследования Вы жили у них пять лет.

— А зачем тогда спрашиваете?

— Но ведь Вы же скрылись тогда, уехали.