Книга Тот первый поцелуй - Саманта Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
« Бил тростью по спине «. Элизабет чуть не вскрикнула. Чудовищно, что кто-то мог так жестоко обращаться с ребенком. Она представила себе Моргана, каким он был в детстве: высокий, гордый, непокорный мальчик.
— Когда Морган поступил в матросы, он присылал домой весь свой заработок до последнего цента. На его деньги, а не на отцовские покупались одежда и еда для меня, на его деньги я учился в самых лучших школах. Господи, только теперь я понял, сколько он в меня вложил! — продолжал Натаниель голосом, полным раскаяния.
Но уже тогда я знал, что мне никогда не быть таким, как он. Никогда мне не сравняться с ним ни в чем. Я не был таким умным, как он. Я не был таким обязательным. И я был не способен заработать себе такое состояние. Морган всегда был героем, из тех, кто непременно приходит на помощь. Помню тот день, когда он женился на Амелии, и как я ревновал, потому что он нашел себе необычайно красивую невесту. Я-то знал, мне не видать такой удачи.
— Вы ему завидовали, — заметила Элизабет; в ее тоне не было осуждения, а только печаль.
— Да, — признался Натаниель. — Как это ни странно. Лишь в одном его постигла неудача, в браке с Амелией. И знаете, Элизабет, я радовался, что наконец ему в чем-то не повезло. А когда я влюбился в Амелию, я словно забыл о том, что Морган мой брат. Мне было все равно, что он подумает, злится он или ему больно. Даже его ненависть была мне безразлична. Безразлично, что я его унизил и что он узнает о нас с Амелией. Я хотел, чтобы о нас с ней узнал весь свет.
Когда Амелия забеременела, я обезумел от радости. Я решил, что она бросит Моргана, он даст ей развод и мы поженимся. Я умолял Амелию, чтобы она от него ушла.
— Постойте, — удивилась Элизабет, — Морган и Амелия все еще жили вместе?
Натаниель кивнул.
— Тогда откуда вы знали, чей это был ребенок, ваш или Моргана? Как могла знать Амелия?
— Тут не было никаких сомнений, Морган уже давно не прикасался к ней. Он сказал мне об этом задолго до того, как у нас начался роман. Сама Амелия жаловалась, какой он далекий и равнодушный. Амелия принадлежала к тем женщинам, которые не могут жить без обожания и поклонения, а Морган к ней охладел. Мне кажется, она временами ненавидела его за это.
« Возможно, Амелия для того и завела любовников, чтобы отомстить Моргану «, — подумала Элизабет, но оставила догадку при себе.
— Что было дальше, Натаниель? — спросила она вслух.
— В конце концов Морган узнал о нас. Помню, какое удовольствие получила Амелия оттого, что открыла ему глаза. А когда она сказала ему, что носит моего ребенка, она смеялась. Представляете себе — смеялась! Смеялась. Вот тогда я понял, какой жестокой она может быть.
Амелия вышла за Моргана из-за денег и возможностей, которые они перед ней открывали. Одному Богу известно, почему он с ней не развелся, но она оставалась с ним из-за денег.
У Элизабет сжалось сердце. Как сильно, должно быть, страдал Морган!
— Я попросил Амелию развестись с Морганом и выйти за меня замуж. Но она… Она объяснила мне, что затеяла интрижку, чтобы досадить Моргану. Но теперь я ей надоел, и у нее есть кто-то другой на примете…
Элизабет почувствовала тревогу.
— А как же ребенок? Наверное, она собиралась объявить Моргана отцом?
Боль исказила черты Натаниеля.
— Нет, — сказал он изменившимся голосом. — Ребенок был ей ни к чему. Она сказала мне, что собирается от него избавиться. Что есть способы… Она знала одну женщину, которая оказала ей однажды такую услугу.
Элизабет побледнела, но прикрыла ладонью руку Натаниеля, уговаривая его продолжать:
— Что же случилось дальше?
Господи, лучше бы она не спрашивала. Но было уже поздно.
— Она все твердила, что я ей не нужен. Что она уже нашла кого-то еще, другого любовника, который лучше меня. Она смеялась надо мной. И все никак не могла остановиться.
Не моргая, широко открытыми глазами Натаниель смотрел на сгущающиеся в углах комнаты тени. Он поднял руки, будто ловя что-то в воздухе. Холодок пробежал у Элизабет по спине.
— Я схватил ее и начал трясти. Схватил за шею, чтобы она перестала смеяться. Чтобы замолчала. Вдруг она перестала смеяться…
Элизабет рукой зажала рот, чтобы не вскрикнуть. Натаниель убил Амелию.
— Я убил ее, Элизабет. Женщину, которая была мне так дорога. — Он говорил хриплым неузнаваемым голосом. — Я не хотел ее убивать, клянусь Богом! Помню, как я держал ее в объятиях и плакал… Потом рядом оказался Морган…
Элизабет закрыла глаза. Внезапно все встало на свои места: Морган, который с непонятным раздражением отказывался отвечать, нашли ли убийцу Амелии; Стивен, который говорил, что единственное преступление Моргана состояло в том, что он нашел тело Амелии.
Но рядом с мертвой Амелией он нашел своего брата.
Элизабет с трудом заставила себя заговорить:
— Никто больше не знает, правда? Никто, кроме вас и Моргана?
Натаниель кивнул. Она заметила, что у него повлажнели глаза.
— Это еще не все, Элизабет. Полиция арестовала Моргана. По подозрению в убийстве.
— Я знаю, — быстро отозвалась она. — Стивен сказал мне, что Моргана обвинили в убийстве и арестовали, но потом обвинение сняли.
— Вы не понимаете, Элизабет. Я вел себя как трус, я позволил ему взять вину на себя. — Каждым следующим словом Натаниель казнил себя. — Я убил ее, а Морган взял вину на себя. Его посадили в тюрьму вместо меня, и я не протестовал. Повернись дело по-другому, и он бы… — Голос Натаниеля пресекся. — И я бы дал ему умереть вместо меня.
Он спрятал лицо в ладони и зарыдал.
Элизабет почувствовала, как у нее защипало в горле. Она обняла его за плечи и прижала к себе, как мать, успокаивающая обиженного ребенка.
Она не боялась и не осуждала Натаниеля. Она не могла его осуждать, потому что Натаниель только что подтвердил давно известную ей истину.
Морган был главным в их семье, скалой, на которую можно опереться, плечом, которое выдержит любой груз.
Но никто не может вечно быть сильным.
Да и не должен.
Тьма опустилась на побережье к северу от Бостона. Облака покрывали небо, волны океана глухо и монотонно ударяли о берег. Тени, такие же черные, как ночь снаружи, теснились внутри дома.
Сгорбившись, Морган сидел в кресле. Он был трезв, так как усвоил, что вино не дает забвения. Он чувствовал страшную усталость, хотя провел в неподвижности целые часы.
Он приехал сюда накануне поздно вечером, и вот совсем незаметно прошел целый день. Но буря в его сердце и чувствах не утихала и не давала ему покоя.
А ведь он научился держать в узде свои чувства с тех самых пор, как умерла мать и он остался совсем один. Проявлять их означало подвергать себя риску оказаться беззащитным перед болью и страданием.