Книга Роковая красавица - Анастасия Туманова

Лиза в рубашке стояла у окна, глядя на пустынный, залитый луной переулок. Где-то вдалеке провизжали полозьями по тающему льду запоздалые сани, прочавкала копытами лошадь. Внизу влажно блестел черный, обнажившийся местами тротуар. Лиза, опершись локтями о подоконник, молча смотрела на него.

– Что ты там стоишь? – спросили с кровати. – Иди сюда.

Она подошла к постели. Илья протянул руку. Лиза молча легла рядом, прижалась к его плечу. Он взглянул в темное окно.

– Пора мне, что ли?

– Рано еще.

Снова замолчали. Илья, прикинув, что у него в самом деле еще почти чистый час времени, запустил руку в вырез рубашки Лизы, нашел мягкую, податливую грудь. Но, к его изумлению, Лиза отстранилась.

– Да что с тобой? – с досадой спросил Илья. – Не хочешь, так я уйду.

– Господи, одно только на уме, – без обиды вздохнула она. Взяв руку Ильи, прижалась к ней щекой. – Знаешь что? Я тебе все сказать хотела…

– Ну… – Он почувствовал легкую тревогу. – Говори.

– Иван Архипыч… Человек от него утром был, с Кузьмичом толковали. А Катька, умница, подслушала. К Пасхе, кажется, возвернуться должны.

Илья молчал. Лиза обеспокоенно заглянула ему в лицо. Он отвернулся от ее глаз. Постарался сдержать облегченный вздох.

Что ж… Все равно рано или поздно нужно было это заканчивать. И так затянулось дальше некуда. Илья был уверен в том, что вся Живодерка знает, где он проводит ночи. Хорошо еще, что Катька, бессовестная и бесстрашная, с готовностью взяла все на себя. Илья мог с чистой душой рассказывать цыганам, что бывает у горничной Баташевых. Кузьма завистливо вздыхал, Митро хмурился:

– Ты, брат, смотри… того… осторожнее. Пока хозяина нет – еще куда ни шло, а как явится – лучше сворачивайся. Незачем это. Он, кажется, и сам с этой Катькой… Правда, неправда – а лучше постеречься. Найди себе другую какую…

– Не твое дело, – огрызался Илья. А про себя усмехался, думая: знал бы Митро…

Но Баташев и в самом деле застрял в Перми на всю зиму. То ли задерживали дела, то ли загулял с тамошними девками да цыганами и думать не думает о том, что дома томится молодая жена.

Илья уже дал себе слово: как только вернется Баташев – все. Но язык не поворачивался сказать об этом Лизе. Каждый раз, когда он приходил, она бросалась к нему на шею так, словно встречала с того света и уж не чаяла увидеть. Сыпала горячими, торопливыми поцелуями, плакала, упрекала, гладила по голове, смеялась и проклинала – все сразу: «Аспид черный… Ненаглядный мой… Илюша, сердце, цыганенок мой единственный… Совести нет у тебя, где был? Почему не шел, я все глаза выплакала… Захочешь бросить меня – сразу скажи, не мучь… Любушка мой, Илюшенька…»

Он смущенно молчал. Что было отвечать ей? Ведь еще никто, ни одна баба ему такого не говорила. И неизвестно – скажет ли когда-нибудь. Вскоре он даже перестал спрашивать ее, не слышно ли что о возвращении Баташева. При упоминании имени мужа у Лизы сразу темнело лицо, в серых глазах появлялся незнакомый угрюмый блеск. И говорила она одно и то же:

– Не сказывай мне про него! Слышать не могу… Думать не хочу даже.

Однажды Илья не выдержал:

– Что ты от него открещиваешься? Вернется – и заживете, как жили. Он тебе муж все-таки.

Лиза ничего не сказала тогда. А часом позже, когда уже лежала, уставшая и счастливая, на руке Ильи, блаженно прошептала:

– Ты что ж думаешь, я ему теперь дам такое со мной делать? Ему?! После тебя?! Да никогда, Христом – сыном Божьим клянусь и всеми угодниками!

– Ну, спросит он тебя, – усмехнулся Илья.

– Он, конечно, не спросит, – задумчиво сказала Лиза. – Но себе-то я хозяйка! Вон – ножик лежит, вон – веревка. Или головок спишных наломать в стакан… Выбирай, что мило.

Секунду Илья озадаченно смотрел на нее. А затем рявкнул так, что Лиза испуганно зажала ладонью рот:

– Ошалела, дура?! Что несешь? Совсем сума сбесилась!

– Илюша! – всполошилась она. – Милый, не кричи, услышат… Ох, замолчи, Христа ради…

– Выкинь с головы, – немного успокоившись, буркнул он. – Муж есть муж, обратно привыкнешь.

– Не будет такого, – тихо, но твердо сказала Лиза.

Илья исподлобья взглянул на нее, ничего не сказал. Больше они не говорили об этом, но про себя он решил: пора откочевывать…

– Значит, к Пасхе вернется… – медленно сказал Илья. Лиза, приподнявшись на локте, тревожно смотрела на него. Илья видел: она чего-то ждет. Каких-то совсем других слов. А у него их не было. – Ну, до Пасхи больше месяца. Пока жить можно. А если еще ледолом его на Каме подержит, тогда вовсе… Лизка! Ну что ж ты, господи, дура, опять-то…

Она заплакала. Тихо, без всхлипов и рыданий, прижавшись к его плечу. Горячие капли побежали ему под мышку, защекотали. Илья неловко отстранился.

– Ли-изка… Ну, будет, хватит… Вон мадеры выпей. Иль воды. Чего реветь-то? Да что бормочешь, не пойму?

– Уйду я… – сбивчиво, не поднимая головы, говорила она. – В монастырь попрошусь, на богомолье убегу… Не буду с ним, не буду, ни за что не буду… В монастыре грех отмолю, бог простит… Да как же мне с ним теперь, как же теперь, господи всемилостивый, ка-а-ак…

Илья растерянно погладил ее по растрепанным волосам.

– Да не вой ты… И зачем в монастырь? Лучше детей нарожала бы… Что там, в монастыре? Стучись лбом об пол сутра до ночи… Я был раз, коней ковали в Серпуховском, Богородицком. Тоска одна да ладан. Сестры, как утки, бегают, слова не скажут. Тебе там не место.

– На погосте мне место, – всхлипнула Лиза.

– Да и я ведь уеду, – помолчав, сообщил он. – Весной к своим подамся, в табор.

Он не ждал, что Лиза так испугается. Но она тут же умолкла, вскинула над подушкой побелевшее лицо. Одними губами шепнула:

– Что?..

– Уеду, говорю, – как можно тверже повторил Илья.

– Ох-х… – сдавленно вырвалось у нее. Лиза сжала голову руками, повалилась лицом в смятую подушку. И затихла.

Илья подождал минуту, другую. Затем тронул ее за плечо:

– Ну… что ты?

Тишина. Он помедлил еще немного. Затем взял Лизу за плечи, насильно заставил повернуться. Вздрогнул, увидев бледное лицо с закушенной губой и зажмуренными глазами.

– Ли-и-изка… Ну, а что ж мне делать? До Страшного суда киснуть здесь? Я цыган… Нам в таборе жить положено.

– Врешь, – не открывая глаз, сказала она. – Полны Грузины вашими. И в Петровском, и на Таганке. Живут и никуда ехать не собираются.

Илья вздохнул. Ну как ей растолковывать? Не расскажешь же про Настьку… Он встал, избегая глядеть на сжавшийся комочек под одеялом. Подошел к столу, несколько раз хлебнул мадеры прямо из горлышка бутылки. Взглянул на улицу. Луна уже ушла, пустой переулок потемнел. Мокрые шорохи стихли, и только где-то на дальних крышах надсадно орали коты. Близился рассвет.