Книга Легкий завтрак в тени Некрополя - Иржи Грошек

Есть люди, которые всю свою жизнь проводят в крайностях – либо ползут на брюхе, либо садятся тебе на шею. Вителлий был из этой славной когорты. После самоубийства Отона и «битвы» при Бедриаке Вителлий чувствовал себя словно Юлий Цезарь, как великий и непревзойденный воин. И чтобы никто не сомневался – каким образом будет Вителлий управлять государством, устроил новый император банкет, где исполнялись только песни Нерона на музыку и слова Нерона. И стал тогда Вителлий подпрыгивать от радости, и хлопать в ладоши, и требовать еще и еще песен – «из Хозяина!» Вот как – «из ХОЗЯИНА!» «Ты пользуешься тем, что я занят», – вероятно, ухмыльнулся Нерон с того света, глядя на фиглярство Вителлия.

Но больше всего, пишет Светоний, император Вителлий отличался обжорством и жестокостью. Пиры он закатывал круглосуточные. Между завтраком, обедом и ужином принимал Вителлий рвотное и снова укладывался за стол и опивался, и обжирался. Даже во время жертвоприношений хватал с алтаря лепешки и тут же их поедал, причмокивая. По сексуальной ориентации Вителлий был толстый педераст. По жизненным принципам – невозможная гадость. Мы по-прежнему никого не осуждаем, мы просто констатируем. Своих сверстников и однокашников Вителлий всячески обхаживал, заискивал перед ними по привычке, а затем убивал – зверски и целенаправленно. Подозревали, что и мать свою Вителлий отравил, подозревали вполне обоснованно – дурной пример для фигляров заразителен. Но особенно злобствовал Вителлий на астрологов и прорицателей. «Почему вдруг попадали все мои конные статуи? Почему мне на голову сел петух и клюнул меня в темечко? Почему?» – вопрошал Вителлий, и сложно было истолковать эти знамения в его пользу. И пошло тогда гулять по рукам подметное письмо, где ясно говорилось: «В добрый час! А императору Вителлию не дожить до нового года!» И на сей счет прорицатели не ошиблись…

На восьмом месяце правления императора Вителлия возмутились повсюду войска и присягнули на верность Веспасиану. Враги наступали против Вителлия по суше и по морю, император лихорадочно раздавал направо-налево деньги, вербуя себе солдат и защитников, но повсюду был разбит или предан. Время от времени Вителлий выбегал в скорбных одеждах на Форум и со слезами с ростральной трибуны клялся и других заставлял клясться, что нет для него ничего священнее общественного спокойствия. Когда некоторые враги Вителлия поверили в эти сопли и ослабили бдительность, приспешники Вителлия по приказу императора окружили врагов во время богослужения, подожгли храм и всех уничтожили. А сам же Вителлий смотрел на пожар и избиение сограждан из своего дворца, по обыкновению пьянствуя и закусывая. Странное зрелище представлял город Рим в эти дни. Складывается такое впечатление, что вооруженные банды солдат бродили по городу и сражались между собою – в сумятице, безо всякой определенной цели, кроме грабежа. Империя изнывала от смутного времени, как пьяница и дебошир от тупого безделья. Как и положено на последние дни праздников – буйствовать от безысходности, – римляне буйствовали. Пить, гулять уже надоело, но рабочая неделя еще не началась. Как указывает Тацит, жители Рима вели себя как в цирке. Они наблюдали за сражениями солдат – аплодируя, кричали и улюлюкали, кидались камнями и требовали добивать раненых. И раньше в Риме бывали столкновения вооруженных войск, но… Но только теперь появилось это чудовищное равнодушие, говорит Тацит. Никто не прекратил своих обычных развлечений. Среди мертвых тел разгуливали продажные девки и подобные девкам юноши, в каждом доме пьянствовали и кутили… Какова Римская империя на закате смутного времени, такова и любая другая страна, размякшая от тупоумия и подлости своих правителей.

Наконец, слава богам, все кончилось – сторонники Веспасиана одержали победу, или приспешники Вителлия полностью перешли на сторону Веспасиана. Императора Вителлия вывели из дворца, связали ему за спиной руки, набросили веревку на шею и, как собаку, поволокли на Форум. По дороге граждане кидались в императора Вителлия навозом, обзывали обжорой и стремились поддать бывшему императору посильнее. По дороге Вителлий видел, как валятся с пьедесталов его статуи, как радуются сограждане возможности плюнуть ему в лицо. Заканчивались римские каникулы. На спуске с Капитолийского холма к Тибру, на знаменитой Лестнице рыданий, Вителлия прикончили мелкими ударами и крюками сволокли и бросили в Тибр. Ни в смерти его, ни в жизни его не было никакого величия или хотя бы малой порядочности. Перед самой смертью Вителлий отчасти повторил слова Отона: «А ведь я был вашим императором», но не было в этой фразе Вителлия античного блеска и изящности. За что, собственно говоря, Вителлий и поплатился…

Пей себе вволю, когда начата или кончается бочка!

Будь на середке умерен; у дна же смешна бережливость.

Гесиод. Труды и дни

На следующий день мы с Александром сидели в баре у Корнелия, потягивали винцо и обсуждали драматическую ситуацию…

– Что же он задницей так вертит? – спросил у меня Александр, поглядывая на Корнелия, который прохаживался между столиками.

Я молча пожал плечами. Время от времени артистичный Корнелий выбрасывал вперед левую ногу и следом правую ногу, и – тра-та-та-та-та – как петух, выпендривался – из угла да на угол бара, по диагонали. Каждый раз возле стены Корнелий топтался на месте, поджидая второго петуха, и, разочарованный, поворачивал обратно.

– Как цветочница, – бубнил Александр, намекая на Корнелия.

Кроме меня и Александра, в этот утренний час других посетителей у Корнелия не было.

– Лола тебе не нравится, Карина тебе не нравится… – продолжал бубнить Александр. – Может быть, Корнелий тебе нравится?

Очевидно, Александр прав. Мы поработали на Крите весьма прилично, и директор киностудии останется доволен. Он обожает такие монументальные картинки вроде панорамы греческих развалин. Главное, чтобы тетки голые все время не бегали со скоростью двадцати четырех кадров в секунду… Теперь Александр уговаривал меня «использовать Карину, как положено». Мол, Карина в растерянности и вот уже четвертый свитер вяжет. «А по ночам распускает», – вставил словечко я. «Все, что запланировано с Кариной по сценарию, – это три натурных эпизода на Крите, – надрывался Александр. – Так неужели настолько проблематично?..» – «Что?» – «Ничего!» – «Что „ничего“?» – «Все!»

(ФРАГМЕНТ СЦЕНАРИЯ. Карина довяжет свой свитер в Праге, в самый канун Рождества. И скажет мне: «Примерь… Я вязала этот свитер для тебя. С самого начала». Я улыбнусь Карине, ведь мы уже полгода как женаты. Я поцелую Карину, мы будем сидеть дома в уютных креслах и смотреть, как в камине потрескивают сухие поленья, и вместе встретим Новый год.)

– Три эпизода, – уговаривал меня Александр и демонстрировал четыре волосатых пальца. – Три эпизода с Кариной. Все остальное на Крите мы уже сняли. Раз, два, три!.. – Александр загибал и разгибал пальцы у меня под носом.

Конечно, Александр мой друг, но пальцы его выглядели неэстетично, когда подразумевали сценарий фильма. По сценарию Карина призвана сыграть саму себя. Я не господь бог, я всего лишь предлагаю Карине ситуацию и слова. Да только сейчас мне абсолютно неинтересно, что будет говорить и делать Карина. Потому что в Праге…