Книга Всемирная история болезни - Олеся Мовсина

Когда вошли в здание аэропорта и встали в очередь на регистрацию, Тимур снова завёл свою песню о ножницах. Он потихоньку от брата взял Машу за руку и стал осторожно скрести её ладошку ногтями. Она молча указала ему на забинтованную скотчем дорожную сумку, предназначенную для багажного отделения. Однако Тимур и не подумал отпускать её руку. Ему нравилось вызывать у Маши смущение подобными невинными ласками. Он любил щекотать нервы себе, ей и брату. Знал, что, несмотря на сходство лиц и характеров, на идентичность имён, Маша относится к ним с Тимуром по-разному. Ведь они оба делали ей в своё время предложение, но одно она приняла, а другому отказала, оставив его на правах и в положении брата.

Багаж сдали, регистрацию прошли. А пока белозубые таможенницы в недоумении изучали паспорта и лица Тимуров, Маша бросила свою сумочку на транспортёр и почему-то стала вспоминать, как будет по-французски слово «ножницы».

– Ciseaux, – подсказала ей служительница-мулаточка, указывая на экран.

– Pardon? – чуть наклонилась к ней Маша, не понимая.

– Ciseaux, scissors, – повторила девушка, движением пальцев изображая инструмент.

На мониторе светились потроха Машиной сумочки, и среди прочего хлама отчётливо сияли маникюрные ножницы.

– Pardo-on, – уже другим тоном протянула русская туристка. И вытянула их из косметички двумя пальцами за колечко, как будто боясь, что укусят. – А что теперь?

Тимуры уже прошли и что-то весело обсуждали по ту сторону кордона. Мулаточка повертела ножницы в руках, повздыхала и, махнув рукой, вернула их Маше вместе с улыбкой.

– Ты же, кажется, упаковывал их с ножом и ключами? – напустилась Маша на мужа.

Тимуры повторили изумлённое выражение лиц таможенниц, над которым только что сами потешались.

– Упаковывал. Это ты, небось, вытащила утром.

А другой Тимур быстро опомнился, выхватил у Маши предмет спора и сунул в карман куртки:

– Это судьба. Зайду-ка я в туалет.

Как долго. Уже и посадку объявили. Что он там копается? Как будто у него не десяток ногтей, а не меньше сотни. Тимур пошёл было искать брата, как тот вдруг появился совсем с другой стороны, слегка растерянный, но довольный. Маша с Тимуром подхватили его и вещи и потащили к самолёту, а он, морщась от смеха, пытался оправдываться:

– Я зашёл в туалет отсюда, а выйти сюда не могу. Это система типа шлюза – дверь за мной закрылась, а выход только туда, то есть обратно, то есть по ту сторону границы. И мне опять пришлось идти через этих девчонок, таможенниц, только уже с ножницами в кармане.

– И у тебя их всё-таки отобрали? – ахнула Маша.

– Да в том и дело, что нет, – продолжал удивлённо хихикать Тимур. – Никто меня не обыскивал, не проверял. Видно, мы в первый раз так примелькались, что меня они сочли каким-нибудь назойливым дежавю. Видением. Надо взять на заметку, что таким способом можно и оружие в самолёт, и вообще… – Маша с Тимуром ткнули его с двух сторон, чтобы заткнулся. Всё же самолёт не лучшее место для шуток.

Но Тимур ещё долго не мог успокоиться, он как будто слегка захмелел от своего маленького приключения.

Места в салоне оказались почему-то врозь, хотя Маша два раза уточняла у стойки регистрации, что они – вместе. Теперь Тимуры уселись, а она осталась в проходе, высматривая, с кем бы поменяться. И вдруг увидела, как движется на неё огромный футляр контрабаса, как поршень, сдвигающий всё на своём пути. За контрабасом следовал и казался несерьёзным приложением к своему инструменту – хозяин. Куда деваться? Маша юркнула к сидящему поблизости Тимуру на колени. И по тому, как жадно была тут же схвачена за талию, не оборачиваясь поняла, что Тимур этот – брат, а не муж. Контрабасист, продвигаясь мимо, смущённо проконтрабасил «извините». А Маша с Тимуром в один голос:

– Ничего-ничего.

И она ещё добавила, усмехнувшись и не торопясь встать:

– Очень удобно.

– Щас кому-то станет очень неудобно, – моментально показалась голова другого Тимура.

– Тогда сам договаривайся, чтобы поменялись, – не очень-то логично парировала Маша, используя свой излюбленный рычаг – ревность мужа.

Контрабасист остановился – дальше его не пускали ещё не усевшиеся пассажиры – и с любопытством рассматривал странную семейную перебранку.

Только ночью Маша вдруг вспомнила, что так и не забрала многострадальные ножнички у Тимура. Ей не спалось: усталость, впечатления, разочарования и шум футбола из кухни слились в протяжную головную боль. Париж позади, а что дальше? Плакать хотелось так, что щипало в носу и даже в ушах. Может, она всё ещё жалеет об Андрее? Почему она была так уверена, что встретит его во Франции? Этот проклятый телевизор!

Наконец Маша не выдержала и поползла на кухню просить мужа сделать потише.

– Футбольное обозрение, – кисло-сладко улыбнулся Тимур, понимая, что сейчас его будут ругать. Но увидел, как Маша внезапно проснулась и выпрямилась, с коротким «А!» и выражением чуть ли не ужаса уставившись в экран.

– Это наш новый футболист, француз, кажется, Пьер Деррида. Ты что… его знаешь?

– Деррида? – Маша сразу отмякла от столбняка, присела на краешек табурета и глупо фыркнула: – Наваждение какое-то.

4

Как бы там ни было, надо начать с адресов. С тех самых, сначала столь любезно ему предоставленных, а потом столь нелюбезно похищенных. Конечно, Жан запомнил их наизусть мгновенно, только взглянув. Своему педантичному, но не слишком быстро бегающему коллеге он поручил найти эти адреса в электронной базе города, а сам отправился на места. Посмотреть и пощупать.

Первый из посетителей, смущённый юноша, жил где-то на окраине, на правом берегу Влтавы. Жан решил доехать туда на трамвае. Тёплый, густой, как мёд, запах липы затекал в открытые окна вагона и размазывался по лицам пассажиров, блаженно их улыбая. Жан любил этот запах и Прагу любил – в том числе за разные запахи.

Когда пять лет назад хороший друг его отца предложил Жану перебраться в Прагу, он с радостью согласился. В Париже у него была очень скучная служба – в полиции. Там Жан тосковал, как мальчишка, которому хочется сам не зная чего: не то в море, не то в космос, не то на войну. А тут его позвали работать в частном сыскном агентстве. Хороший друг его отца был хозяином «Доброго сыщика». Жан приехал, посмотрел и тут же влюбился. И в Прагу, и в «Сыщика» – даже несмотря на незначительность поступавших заказов. Ему нравилось главным образом догонять или убегать, находить или прятаться. Жан был авантюристом мелкого пошиба. Хотя сам он вряд ли согласился бы с таким определением.

Он вышел из залитого густой липой трамвая и пошёл дальше пешком. Улица задиралась выше и выше, и здесь уже пахло чем-то другим: подтаявшим марципаном и сладким цветочным чаем. Двухэтажные домики, по горло ушедшие в зелёную пену плюща, кивали на своего собрата в конце улицы. Он-то, этот собрат, и нужен был Жану.