Книга Брайтонский леденец - Грэм Грин

Малыш через улицу крикнул Дэллоу и, когда тот подошел, спросил:

— Где Джуди?

— Наверху.

— А Билли работает?

— Да.

— Тогда спустись в кухню.

Он стал первым спускаться по лестнице; в полумраке подвала нога его раздавила кусок угля. Он присел на край кухонного стола и предложил:

— Выпей что-нибудь.

— Слишком рано, — отказался Дэллоу.

— Послушай, — начал Малыш. Лицо его мучительно сморщилось, как будто он хотел выдавить из себя какое-то страшное признание. — Я тебе доверяю, — продолжал он.

— Ладно, — ответил Дэллоу. — Что с тобой творится?

— Дела не веселят, — сказал Малыш. — Люди начинают о многом догадываться. Боже мой, — продолжал он, — я убил Спайсера и женился на девчонке. Неужели придется снова пойти на убийство?

— Кьюбит был здесь вчера вечером?

— Приходил, а я его выставил. Он попрошайничал… Ему нужна была пятерка.

— И ты дал?

— Ясное дело, нет. Ты что же думаешь, я позволю себя шантажировать такому типу, как он?

— Надо было дать ему что-нибудь.

— Не он меня беспокоит.

— Напрасно, надо было…

— Ну-ка помолчи! — вдруг пронзительно закричал на него Малыш и ткнул большим пальцем в потолок. — Это она меня беспокоит. — Затем разжал кулак и пробормотал: — Черт побери, я уронил цветок.

— Цветок?

— Можешь ты помолчать? — тихо, но со скрытым бешенством сказал Малыш. — Никакая это была не мамаша.

— А кто же?

— Шлюха, которая все вынюхивает… та самая, что была с Фредом в такси в тот день… — Он на минуту сжал руками голову жестом, полным горя или отчаяния, но он не испытывал ни того, ни другого. — У меня башка трещит, а мне нужно все обдумать. Роз сказала, что приходила ее мамаша. Зачем ей было врать?

— Ведь ты не думаешь, что она проболталась? — спросил Дэллоу.

— Мне это нужно выяснить, — ответил Малыш.

— По-моему, ей вполне можно доверять, — сказал Дэллоу.

— Настолько я никому не доверяю. Даже тебе, Дэллоу.

— Но если она проболталась, то почему именно этой… почему не полиции?

— А почему вообще никто не заявляет в полицию? — Малыш тревожным взглядом уставился на холодную печку. Неизвестность угнетала его. — Не знаю, чего они задумали. — Намерения других людей вызывали в нем беспокойство. Раньше у него никогда не появлялось желания в них разобраться. — Я бы порезал всю эту проклятую компанию, — сказал он со страстью.

— В конце концов, девчонке мало что известно. Она только знает, что карточку оставил не Фред. Если хочешь знать мое мнение, так она просто глуповатая. Втрескалась в тебя, я бы сказал, но глуповатая.

— Сам ты глуповатый, Дэллоу. Ей многое известно. Она знает, что это я убил Фреда.

— Ты уверен в этом?

— Сама мне сказала.

— А замуж за тебя все-таки вышла? — удивился Дэллоу. — Будь я проклят, если понимаю, чего они все хотят.

— Если мы срочно чего-нибудь не предпримем, пожалуй, скоро весь Брайтон будет знать, что мы убили Фреда. Вся Англия. Весь этот проклятый мир.

— Ну а что мы можем сделать?

Малыш подошел к окну подвала, под ногой у него захрустел уголь; крошечный асфальтовый дворик со старой помойкой, которую неделями не чистили, железная решетка, запах гнили.

— Нельзя нам сейчас останавливаться, — сказал он. — Придется продолжать. — Над их головами проходили люди, но видно их было только снизу, до пояса. Чей-то поношенный башмак шаркнул по тротуару, задевая асфальт носком; вдруг показалось бородатое лицо нагнувшегося человека, который высматривал окурок. — Ей нетрудно будет заткнуть рот. Заткнули ведь мы рот Фреду и Спайсеру, а она-то еще совсем ребенок.

— Не сходи с ума, — остановил его Дэллоу. — Нельзя же продолжать до бесконечности.

— Может; и придется. Выхода нет. Может, так всегда — начнешь, а остановиться уже нельзя.

— Тут это будет неправильно, спорю на пять фунтов, что она честная, — возразил Дэллоу. — Послушай, ты ведь сам мне сказал… она в тебя втрескалась.

— А зачем тогда она соврала, что это ее мамаша?

Малыш внимательно оглядел проходившую мимо женщину, судя по бедрам, молодую, — выше ничего нельзя было рассмотреть. Его передернуло от отвращения; он ведь поддался и даже гордился этим — тем самым, чем Спайсер и Сильвия забавлялись в «ланчии». Ох, наверное, так и следует, разок попробуй каждого напитка и остановись на этом, если можешь, или сделай вид, что остановился и больше не пробуешь.

— Я и сам вижу, да это каждому ясно, — повторил Дэллоу, — она и впрямь в тебя втрескалась.

Втрескалась… Высокие каблуки протопали мимо, голые ноги скрылись из вида.

— Если она втрескалась, — возразил он, — тоща ведь еще проще: она сделает все, что я скажу.

Вдоль улицы несся клочок газеты — ветер был с моря.

— Я против того, чтобы еще кого-то убивать, Пинки, — сказал Дэллоу.

Малыш повернулся спиной к окошку, рот его скривился в жалкое подобие улыбки. Он спросил:

— Ну, а допустим, она сама покончит с собой?

Безумная гордость затрепетала у него в груди, он почувствовал подъем, как будто радость жизни вернулась в смущенную душу — в пустое обиталище вселились семь дьяволов, более страшных, чем тот, что прежде…

— Ради бога, Пинки. Ты вбил себе все это в голову, — сказал Дэллоу.

— Скоро увидим, — ответил Малыш.

Он стал подниматься по лестнице из подвала, оглядывая ступеньки в поисках надушенного матерчатого цветочка на проволоке. Но его нигде не было видно.

— Пинки! — позвал сверху из-за новых перил голос Роз, она с беспокойством ждала его на площадке. — Пинки, мне нужно сказать тебе; — начала она, — я не хотела расстраивать тебя… но должен же быть на свете хоть один человек, кому мне не нужно врать… Это не мама приходила, Пинки.

Он медленно подошел к ней, внимательно, испытующе оглядел ее.

— Кто же это был?

— Та женщина. Та, что всегда приходила к Сноу и все выспрашивала.

— Что ей нужно?

— Она хотела, чтобы я ушла отсюда.

— Почему?

— Она все знает, Пинки.

— А зачем ты сказала, что это мама?

— Я же объяснила: не хотела тебя расстраивать.

Малыш стоял рядом с ней, впиваясь в нее взглядом; она подняла на него встревоженно-правдивые глаза, и он понял, что верит ей, как никому другому; его неукротимая гордыня смирилась, он испытывал странное чувство успокоения, как будто ему не нужно было ничего замышлять… хотя бы некоторое время.