Книга Самые страшные каникулы - Елена Арсеньева

— Штукатурить — это пожалуйста, а глаза трогать не смей! За минувшие годы он этими глазами столько видел…

— А каскетку его какого цвета сделать?

— Каскетку?! — возмутился дед.

— Ну, шапку его, — поправился Жибе. — Какого цвета?

— Тоже защитного, — велел дед. — Как же он называл-то свою шапку… Ах да, пилотка! Вот там, как раз посередине, должна быть звездочка. Только звездочку у него сорвали, еще когда в плен взяли. Но ты ее нарисуй. Маленькую красную звездочку.

— Красная краска у меня есть, — кивнул Жибе. — А защитной нет. Может, его просто зеленой раскрасить?

— Я тебе покажу — зеленой! — рассердился дед. — Вот поедем сегодня в Нуайер, там и купишь такую краску, какую надо. Я бы сам эту фигуру покрасил, да руки трясутся, неаккуратно получится.

— Дедушка, а почему ты столько лет на сад и на эти статуи никакого внимания не обращал, а теперь вдруг спохватился? — осторожно спросил Жибе.

— Не обращал, потому что не обращал, — сердито ответил дед. — А теперь спохватился, это ты правильно сказал. Покрасишь фигуры — и откроем эту часть сада для всех детей. А то они играют на детской площадке на перекрестке, а там ничего, кроме одних качелей, нет, да и машины шныряют кругом. Пусть кто хочет, сюда ходит. Мне уже восемьдесят — неведомо, долго ли жить осталось, но, глядя на них, порадуюсь. Пусть на оленя лазят, на черепахе сидят. На качелях качаются. Девчонкам эта красавица понравится. И ты сюда обязательно своих знакомых русских приведи. Пусть на него посмотрят.

— На кого? — не понял Жибе.

— Да на солдата этого, — ткнул в статую пальцем дед. — Он ведь русский был. Как звали — не знаю, но точно знаю, что русский. И что он многим жизнь спас — это я тоже знаю. Ладно, иди переодевайся. Руки хорошо отмой, а то краской от тебя на весь дом нести будет.

— Иду, дедушка, — сказал Жибе, аккуратно ставя ведерки под дерево и накрывая их фанеркой. — Пять минут — и готов!

Он убежал, а дед близко подошел к статуе и посмотрел в темные провалы ее глаз — словно бы в глаза солдату заглянул.

— Ты прости, русский, что я о тебе забыл, — шепнул старик. — Когда мой сын умер, я так страдал, что совсем голову потерял. Мне в этот сад вообще было тяжело заходить. Все о сыне напоминало. Хотя первые статуи я сам ставил, не он… И тебе памятник ставил тоже я. Теперь стыдно, что забыл! Прости.

Старик помолчал, потер грудь и сказал — словно пожаловался солдату:

— Что-то мне в последние дни тревожно. Тревожно!.. Ну, мне пора. До завтра! Приду поговорить с тобой, былое вспомнить.

И старик, нахлобучив шляпу на свою лысую голову, пошел из сада.

А солдат смотрел ему вслед.

Да, это был Николя. Тот самый мальчишка Николя с оттопыренными ушами! Тот самый Николя, который сбежал от врага!

Ну и ну, какой же он стал старый! Сколько ему, он сказал? Восемьдесят? Который же теперь год на дворе?

Солдат мысленно прикинул — и изумился. Вот это да… Получалось, если бы он не погиб, а остался жив, ему было бы сейчас за девяносто. Вернулся бы домой, увидел бы дочь, которая родилась без него. Может быть, понянчил бы внуков и правнуков…

Вместо этого он погиб в чужой стране и погребен в чужой земле. Безымянный седой солдат, у которого была пилотка без звездочки.

И в чужом саду ему поставлен памятник…

Он нашел убежище внутри своего памятника!

Это случайность? Или воля провидения?

Раньше, когда солдат был жив, он презирал такие слова, как «судьба» и «провидение». Но могильный сон его многому научил.

Шуршание травы под чьими-то быстрыми шагами отвлекло его от раздумий.

Вернулся Жибе?

Нет…

Это был другой.

Подошел вплотную, прижался лицом к лицу статуи и заглянул в глаза призрака синими глазами.

Глазами врага!

— Я знаю, что ты здесь, — сказал Огр. — Здесь ты и останешься навсегда! Ты будешь первым в истории памятником с душой!

И он расхохотался звонким юношеским смехом.

Его руки задвигались напротив лица статуи, и солдат перестал видеть. Враг законопатил зрачки памятника!

Потом легкие, почти незаметные солнечные лучи перестали проникать в щели, которыми была покрыта потрескавшаяся гипсовая фигура. Враг законопатил и их. Теперь солдат не смог бы вырваться из статуи ни днем, ни ночью!

— Ну что, русский? — спросил Огр. — Теперь ты похоронен надежней, чем в могиле. Я мог бы разбить статую и уничтожить тебя, но куда интересней замуровать тебя здесь. Теперь у тебя новый гроб. И ты из него уже не выйдешь! Никогда!.. Глупец! Ты надеялся уничтожить меня? А ты помнишь, что эти глупые крестьяне называли меня колдуном? Они были правы! Я и в самом деле колдун! Давным-давно открыл я тайну, благодаря которой можно покорить весь мир. Я служил в войсках Александра Македонского, потом Юлия Цезаря, потом Карла Великого, я служил у Наполеона и Гитлера, я хотел помочь им достичь мирового господства! Но эти полководцы оказались слишком слабы, они позволили себя победить! А мне все время мешали какие-нибудь безумцы вроде тебя. Все вы думали, что добро может победить зло. Я снова и снова убивал этих «благородных героев», а они убивали меня, но они сгнивали в могилах, а я воскресал — в знак того, что сила моя безгранична. Безгранична и вековечна сила зла! Теперь я знаю, что вышел из могилы навсегда. Теперь меня никто не сможет уничтожить, потому что ты — единственный, кто встал на моем пути, кто мог мне помещать, — ты уже отсюда не выйдешь! И скоро вся эта деревня будет полна моих муатье, потом вся страна, потом весь мир. Теперь я сам создам армию! Человечество будет покорно лежать у моих ног! А ты будешь страдать в своем новом гробу. Теперь только осталось этот гроб покрасить… Я, конечно, ненавижу красить, но чего не сделаешь ради старого знакомого! Нет, здесь не будет памятника русскому солдату! Здесь будет стоять только коричневый медведь!

Солдат слышал плеск краски, выплеснутой на фигуру, быстрое шуршание кисти по дереву. Видеть он ничего не мог.

— Прощай, русский медведь! — раздался голос Огра. — Теперь ты узнаешь, что такое вечная мука бессилия.

Потом послышался его смех, и солдату почему-то представился злорадный оскал мертвого барсука…

Прошуршали шаги по траве — и все стихло.

Мирабель встрепенулась в своей могиле. Ее спокойный дневной сон прервался.

Мысли о противоборстве двух призраков не давали ей покоя, и она ругала себя.

Тот призрак, что овладел сначала телом барсука, а потом нашел себе другое пристанище, очень силен… И как страшны его замыслы!

Зачем она проникла в них?

Любопытная дурочка, глупенькое привидение! Столетиями Мирабель летала над полями и садами, не зная бед и тревог, держась как можно дальше и от людей, и от других призраков. Ее безмятежная не-жизнь была так прекрасна! Зачем ей эти чужие волнения? Не все ли ей равно, что произойдет с людьми?!