Книга Жак - Жорж Санд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне очень хотелось поговорить с ней о наших общих горестях; в ту минуту сердце мое было полно такого доверия и уважения к ней, каких, пожалуй, никогда больше я не буду чувствовать. На моих глазах она совершила благородный поступок, я готов был открыть ей все свои мысли; но она меня наказала за прошлые мои подозрения, закрыв мне доступ в свою душу.
— Это касается Жака, — сказала она, — а я не знаю, что у него на сердце. Твой долг — ждать, какое он примет решение. Будь уверен, что он все знает, но сейчас его первая и единственная забота — успокоить и утешить Фернанду.
И, оставив меня, она углубилась в парк одна по другой аллее.
Я пошел справиться о здоровье Фернанды; в спальне был муж, он читал, пока она дремала. Мое положение ужасно, Герберт! Вести себя с этой семьей так же, как прежде, невозможно: произошли события, из-за которых мы с Жаком должны стать непримиримыми врагами! Поймешь ли ты, сколько мне нужно было отваги, чтобы постучаться в дверь, которую Жак отворил мне, и как я страдал, когда он вышел, сказав мне с непроницаемым спокойствием: «Добейтесь, чтоб у нее хватило мужества жить». Что скрывается за бесстрастным великодушием этого человека? Неужели он в порыве великой любви подавляет неистовую свою ненависть ко мне и свои страдания? Бывают минуты, когда я этому верю, но это слишком уж противоречит натуре человеческой, и я не могу верить вполне искренне. Если б не многократные доказательства храбрости и презрения к жизни, которые не раз давал Жак и которых мне, быть может, никогда не случится дать, кто-нибудь мог бы сказать, что он боится вызвать меня на дуэль; но для меня, наблюдавшего за ним день за днем целый год, знающего через Сильвию всю его жизнь, такое объяснение — чистейшая бессмыслица. Придется мне остановиться на таком мнении: сердце у него храброе, но не пылкое: привязанности — благородные, но не страстные. Он играет в стоицизм — да, да, он, как и все люди, хочет играть определенную роль и теперь так сжился с избранным для себя образцом — каким-нибудь героем древности, что и сам стал этаким античным героем, чудесным и вместе с тем смешным в наш век. Что же ему подскажет его мечта о величии? До чего дойдет его великодушие? Ждет ли он, когда жена поправится, и тогда порвет с ней? Мне кажется, он смущен и вместе с тем доволен моей смелостью, а случается, смотрит на меня таким взглядом, в котором сверкает жажда крови. Лелеет ли он какие-нибудь замыслы мести, или принесет их в жертву своей любви? Я жду. Вот уже три дня мы все в том же положении. Фернанда действительно больна, и одну ночь мы очень тревожились за нее — ей было плохо. Жак и Сильвия позволили мне тогда бодрствовать вместе с ними в ее спальне; что бы ни таили они в глубине души, я от всего сердца благодарен им. Я надеюсь, что Фернанда вскоре поправится: молодость, крепкий организм и заботы близких, старающихся отогнать от нее всякую мысль о какой-нибудь новой беде, сделают, думается, еще больше, чем помощь превосходного врача, которого привели к умиравшей девочке и оставили теперь, чтобы лечить Фернанду.
Прощай, друг. Сожги это письмо: оно содержит тайну, которую я поклялся сохранить и которую не выдал — ведь я все поведал только тебе, своему второму «я».
От Жака — господину Борелю
Благодарю тебя, мой старый товарищ, за твое письмо и за прекрасные твои намерения. Я знаю, что ты охотно подрался бы на дуэли, чтобы защитить мою жену от какого-нибудь оскорбления, и даже ради того, чтобы оказать мне меньшую услугу. Надеюсь, ты считаешь такую преданность взаимной, и если тебе понадобится дружеская помощь в каком-либо серьезном случае, ты обратишься за нею только ко мне.
Поблагодари также от меня добрую твою Эжени за ее заботы о Фернанде и попроси, чтобы она, если будет писать ей, ни словом не упоминала, что я получил от тебя письмо, в котором ты сообщил мне обо всем случившемся.
До свидания, славный мой Борель! Рассчитывай на меня.
Твой на жизнь и на смерть Жак.
От Жака — Октаву
Я хочу избавить вас от стеснительного устного объяснения — между нами оно было бы трудным и мучительным. В письменной форме мы договоримся быстрее и более хладнокровно. У меня есть к вам несколько вопросов —.надеюсь, вы не станете оспаривать мое право спрашивать вас о некоторых вещах, интересующих меня по меньшей мере так же, как и вас.
1. Полагаете ли вы, что мне неизвестно то, что произошло между вами и особою, называть которую нет необходимости?
2. Какие намерения были у вас, когда вы возвратились сюда одновременно с этой особой и смело явились ко мне?
3. Питаете ли вы к ней истинную привязанность? Возьмете ли вы на себя заботы о ней и обязуетесь ли посвятить ей свою жизнь, если муж покинет ее?
Ответьте на эти три вопроса и, если вы дорожите покоем и жизнью этой особы, сохраните от нее в тайне содержание моего письма; выдав его, вы сделали бы ее спасение и ее счастье невозможными.
От Октава — Жаку
Я отвечу на ваши вопросы с полной откровенностью и доверием человека, не сомневающегося в своих чувствах.
1. Уезжая из Турени, я знал, что вы осведомлены о том, что произошло между нею и мной.
2. Я приехал затем, чтобы предложить вам жизнь в искупление оскорбления, нанесенного вам, и моей вины перед вами; если вы будете великодушны в отношении ее, я раскрою свою грудь и буду молить вас выстрелить в меня или ударить шпагой, будучи сам безоружным; но если вы захотите выместить обиду на ней, я буду защищать свою жизнь. Постараюсь убить вас.
3. Я питаю к ней столь глубокую и столь искреннюю привязанность, что если вы расстанетесь с нею по причине смерти или в негодовании бросите ее, я даю клятву посвятить ей всю свою жизнь и таким образом исправить, насколько это возможно, зло, которое я причинил ей.
Прощайте, Жак. Я несчастен, но не могу рассказать вам, сколько я выстрадал из-за вас; если вам угодно отомстить мне, вам достаточно пожелать — и я встану к барьеру. Я был бы жалким трусом, если б молил вас, и бесстыдным наглецом, если б дерзко бросил вам вызов. Но я должен ждать решения, и я жду.
От Октава — Герберту
Жак уехал. Куда? Когда вернется? И вернется ли когда-нибудь? Все это пока еще секрет для меня. Окружать себя тайной — пристрастие этого человека. Я предпочел бы получить двадцать ударов шпагой, чем терпеть его презрительное молчание. Однако не в чем я могу его обвинить? До сих пор он вел себя в отношении жены весьма благородно, но его милосердие ко мне унижает меня, а то, что он медлит отомстить, приводит меня в раздражение. Непрестанные сомнения и неуверенность в будущем — что это за жизнь!
Я послал тебе копию той записки, которую он прислал мне из Сен-Леона, и копию моего ответа, написанного мною в доме священника. Посланиями мы обменялись между завтраком и обедом, за которым ежедневно, как и прежде, собирается вся семья. Тут не лишним будет заметить, что несколько дней тому назад Фернанда просила меня возобновить наш прежний образ жизни и сказала, что Жак сам поручил ей сделать мне такое предложение, Как раз в этот день она впервые после болезни вышла в гостиную, а на следующий день Жак прислал мне письмо со своим грумом. У меня достало смелости прийти к ним обедать, как и накануне, и Жак встретил меня так же, как и в предыдущие дни — с серьезным лицом и пожал мне руку. Это рукопожатие, которым он не удостаивает меня, когда мы встречаемся одни, очевидно предназначено для успокоения его жены и представляет собою чисто внешнюю церемонию, а недавняя смерть ребенка разрешает ему хранить безмолвную сдержанность, которую можно принять за грусть. Только после обеда он вышел вслед за мною в сад и сказал мне:
