Книга Варфоломеевская ночь - Владимир Москалев

Окошко захлопнулось. С четверть часа ожидал дворянин, стоя у ворот, и хотел уже возобновить удары кулаками и массивную железную дверь, как она неожиданно раскрылась и его пригласили войти.

Во дворе замка у главной башни он увидел трех человек, с улыбками разглядывавших его. Он остановился. Взгляд застыл, будто остекленел. И вдруг он рванулся с места с протянутыми вперед руками:

— Лесдигьер! Клянусь головой Иоанна Крестителя, это вы! Вот так встреча! А рядом с вами Матиньон! Я узнаю вас, мсье!

— Агриппа Д'Обинье! Каким ветром вас сюда занесло? Мы не виделись с вами года три и думали, что вас уже нет в живых.

— Я же говорил, что найду здесь кого-нибудь из своих друзей! — воскликнул Д'Обинье. — Вот третьего, что с вами, я не знаю, но думаю, он нашей веры, иначе, что бы ему делать здесь, в вашем обществе, да еще и в доме герцогини Д’Этамп.

— А, так вы уже знакомы с хозяйкой?

— Признаюсь, нет еще, но наслышан, что она исповедует протестантскую религию и дает приют всем угнетенным и обездоленным.

— Вскоре вы с нею увидитесь, а сейчас познакомьтесь с нашим другом Гаспаром де Шомбергом.

Д'Обинье повернулся к Шомбергу и, улыбнувшись, протянул ему руку:

— Не имел чести знать вас раньше, мсье; нынче же от всей души рад встрече.

— Как же вы пробрались сюда, ведь в окрестностях бродят отряды фанатиков с оружием в руках, готовые разорвать на части любого протестанта, что повстречается им на пути? — спросил Лесдигьер. — Или вы переменили веру?

— Никогда! — гордо ответил Агриппа. — Я родился, вырос и умру в вере моего отца, так я ему обещал и сдержу свое слово.

— А теперь идемте к герцогине, — широким жестом пригласил Матиньон, — она, наверное, нас заждалась и уже подготовила кучу вопросов, которые собирается задать по поводу того, что творится под стенами Ла-Рошели. Кстати, как вы объясните, что католики сняли осаду с ее замка?

— Как! — недоуменно поднял брови Д'Обинье. — Замок герцогини подвергался осаде?

— Да еще какой!

— Черт возьми, я этого не знал. Выходит, я приехал вовремя, иначе неминуемо был бы взят неприятелем в плен.

Д'Обинье был тепло принят хозяйкой, узнавшей, что он в свое время путешествовал по Франции в обществе принца Конде и Генриха Беарнского и, когда они все впятером расселись за столом в будуаре Анны Д'Этамп, принялся рассказывать о том, что произошло с ним во время осады Ла-Рошели.

Из прошлой книги читатель уже знает, как происходила осада и что это было за войско из католиков и обращенных в их веру гугенотов, где один подозрительно косился на другого, где никто никому не доверял, и каждый носил под камзолом кольчугу и имел при себе шпагу, кинжал и пару пистолетов. Можно теперь представить, что это была за осада и какой она имела успех, несмотря на то, что противник десять раз шел на приступ. Но продолжим дальше рассказ словами самого Д'Обинье, тем более что читателю небезынтересно будет узнать о его похождениях со времен третьей гражданской войны; теперь я постараюсь не упускать его из виду, особенно в последней книге, где пересекутся жизненные пути его и графа де Монтгомери.

— Мое вероисповедание нигде не давало мне покоя. Мало того, что после третьей войны я перенес чуму и лихорадку, так еще и был лишен наследства по милости коменданта дворца герцога де Лонгвилля и своих родственников по материнской линии, отвернувшихся от меня. Правда, потом через суд Орлеана мне удалось добиться признания своих прав, да так, что они еще просили у меня прощения. А когда в кармане зазвенели золотые монеты, мне довелось попасть в замок Тальси, где я влюбился в Диану де Сальвиати, дочь графа де Тальси. Кстати, друзья мои, напомню, что эта самая Сальвиати из флорентийского рода и состоит в родстве с семейством Медичи, а ее мать была любовницей Ронсара[34].

— Надо полагать, — изрек Матиньон, — что не это родство явилось причиной вашей пламенной страсти к дочери графа, не говоря уже о том, что она католичка. Вряд ли такая любовь или тем паче женитьба могли вызвать одобрение графа Тальси.

— Так оно и случилось, — кивнул Агриппа. — Но всему свое время, не будем забегать вперед. Перед самой свадьбой нашего короля Генриха меня позвали к адмиралу, которым собирался вручить мне роту солдат и отправить в Монс на помощь гугенотам, которые сражались с испанцами. Возможно, мне пришлось бы быть свидетелем тех зверств, которые учинил король над нашими единоверцами, а может быть даже, я был бы и убит, но тут произошла одна памятная дуэль, в ходе которой мне довелось ранить полицейского сержанта. Тот возымел желание арестовать меня за нарушение приказа короля и адмирала о запрещении дуэлей, да еще и в самом городе. Я послал его ко всем чертям, а он в ответ выхватил шпагу и бросился на меня. Я ранил его в бедро и, думаю, он был рад этому, потому что при следующем выпаде я непременно убил бы его. Хочу сразу же спросить: не был ли кто из вас в Париже в ту страшную ночь? Признаюсь, хотелось бы услышать об этом из уст очевидца.

— Мы расскажем вам об этом, Агриппа, — сказал Лесдигьер, — потому что все трое были не только свидетелями, но и действующими лицами той страшной ночи. Нам чудом удалось остаться в живых.

— Я слышал, — глухо проронил Д'Обинье, — погибло много наших.

— Погибли все вожди. Или почти все. Вместе с ними были безжалостно истреблены и все те, кто приехал на эту кровавую свадьбу: гугеноты, их жены, их дети — всего около трех тысяч человек. Вода в Сене была красной от крови; с парижских мостов бросали в реку мертвецов с перерезанным горлом, с распоротыми животами…

Застыв как гипсовый бюст, Агриппа молча, смотрел на Лесдигьера, не в силах вымолвить ни слова.

— Этот шрам… — проговорил он, указывая рукой на щеку Лесдигьера, которую пересекал багровый рубец. — Вы получили его там?

— Какой-то негодяй метнул в меня нож, и он вспорол мне щеку. Все наши тела в таких шрамах и следах от пуль, мы пущенных из пистолетов и аркебуз.

— Убийцы! — воскликнул Д'Обинье, сжимая кулаки. — Ничтожные, презренные негодяи! И они еще смеют говорить и Боге, который запрещал убийство ближнего!

— Мы вернемся к этому разговору, а сейчас, прошу вас, продолжайте рассказ. От него, по крайней мере, не стынет кровь в жилах.

— Так вот, — продолжал Агриппа Д'Обинье, — после той дуэли я покинул Париж со своими солдатами и через три дня узнал о событиях Варфоломеевской ночи и о смерти адмирала. Нам сообщили дворяне, торопящиеся в Ла-Рошели. Мы поехали было вслед за ними, но потом передумали и разделились. Близ нас находился Сансер, осаждаемый войском католиков, и половина моей роты отправилась туда, с другой половиной я уехал к своей возлюбленной в Тальси.

Однажды я сказал ее отцу, что не имею денег для того, чтобы уехать с отрядом в Ла-Рошель, которая являлась теперь оплотом для всех гонимых. Старый граф, полагая, видимо, что очень обяжет самого себя и свое семейство, если избавится от меня, решил путем шантажа канцлера Л'Опиталя заставить его выплатить мне десять тысяч экю.