Книга Маледикт - Лейн Робинс

Вынув клинок из ножен, Маледикт бился с тенями до тех пор, пока скорбный изгиб его губ не превратился в свирепый оскал, пока темные волосы на загривке не взмокли от усилий. Два последних молниеносных рубящих удара срезали фитили масляных ламп.

Маледикт проснулся, когда густоту ночи разорвал покачивающийся золотой свет огня. Ладонь раскрылась и сомкнулась, нащупав вселяющую спокойствие гарду меча.

— Янус?

— Кто же еще?

— Я думал, ты сегодня ночуешь дома, — сказал Маледикт, отодвигая полог, чтобы сонно полюбоваться тем, как Янус раздевается, как свет лампы выхватывает из тьмы то изгиб бедра, то выпуклость мускула. На руках и ногах Януса поблескивали тонкие волоски.

— Ночевать дома, когда я могу быть здесь? — Янус скользнул в постель, такой теплый с ног до головы, и Маледикт со вздохом блаженства принялся его ласкать.

— И ты привез с собой гардероб, — проговорил Маледикт, заметив у двери саквояж. Он с улыбкой толкнул Януса на гору подушек, чтобы уютно уткнуться головой в шею и плечо любимого.

Янус чуть приподнялся, задернул полог, заключая себя и Маледикта в своеобразный кокон, и снова лег.

— Я уже учинил скандал при дворе, дважды надев один и тот же наряд, когда этого не полагалось. Не стану повторять подобной ошибки. Черт подери!

— М-м-м? — в полудреме промычал Маледикт.

— Я не погасил лампу.

— Она выгорит сама, — успокоил Маледикт. — Мы богаты. Можем позволить себе не беречь ламповое масло. — Он зевнул, потерся щекой о грудь Януса и наконец выбрал место у самого сердца.

— Меня беспокоит не масло и даже не свет, — проговорил Янус, обнимая Маледикта за плечи, — а купидоны на потолке. Они смотрят.

Губы Маледикта дрогнули в улыбке; он беззвучно хихикнул, дыханием пошевелив волосы Януса на подушке.

— Полагаю, надо нанять кого-нибудь, чтобы их закрасить. Только я терпеть не могу запах краски и ненавижу суету и хлопоты.

— Ты обожаешь суету и хлопоты, — возразил Янус, прикрывая глаза от света локтем. — Если только ты являешься их источником… Крыса его забери!

Маледикт резко пробудился от полудремы.

— Что еще теперь?

— Твой проклятый меч уколол меня. Какого черта ты укладываешь его на отдельную подушку?

Янус сел в постели, резко отстранив Маледикта. Темной полосой на бледной коже поперек бицепса обозначилась кровавая царапина, словно ночь оставила на Янусе свой знак.

— Только взгляни.

— Мне было одиноко, — объяснил Маледикт.

— У тебя есть я, — отрезал Янус, сталкивая меч с кровати с отвращением, с которым человек избавляется от паразита.

Маледикт плотно сжал губы, услышав, как, прежде чем упасть, меч проскрежетал гардой о край кровати.

— Не бросай его туда. Утром проснешься и наступишь, и опять я буду виноват. Встань и отодвинь меч подальше.

— Это твой меч, — заявил Янус, промокая кровавый след кружевной наволочкой.

— А ты оставил горящую лампу. — Маледикт натянул одеяло до самого подбородка. Вскоре зашуршали простыни, задвигался матрас: Янус сдался. Маледикт повернулся и с улыбкой уставился в потолок. — Пока ты не лег, не будешь ли ты так любезен…

— Не буду ли я любезен что? — перебил Янус. — Приготовить чай? Принести тебе печенье?

— Раз уж ты об этом упомянул, я проголодался.

— Тогда надо было оставаться на ужин, — заметил Янус. — Джилли вполне сносно готовит.

Маледикт улыбнулся.

— Спасибо, Янус, что ты стал к нему чуть добрее.

— У него есть свое место, — сказал Янус. — До тех пор, пока он понимает, что место это не в твоей постели, я не буду с ним ссориться. — Лицо Януса, искаженное в слабом свете лампы, оставалось мрачным, вопреки словам. — Где ты держишь свой клинок?

— Как и все самые любимые вещи, под рукой, — сообщил Маледикт. — Поставь около сундука. И еще в сундуке есть печенье.

Янус, уже протянувший руку к лампе, остановился, потом вздохнул.

— Меч у кровати, сладости рядом — удивительно, что Джилли не устраивается на ночлег по ту сторону твоей двери. В конце концов, он тоже одна из твоих любимых вещей. — Янус выудил из сундука банку и бросил в протянутые ладони Маледикта пару печений. — Хватит, или мне пока не гасить лампу?

— Погаси, — сказал Маледикт, откусывая от первого печенья и складывая ладонь лодочкой, чтобы собрать нежные крошки и не дать им упасть на простыни. В сознание запоздало проник смысл сказанного. — А Джилли никакая не вещь. Нельзя иметь друга в собственности.

— Ты присвоил его точно так же, как Роуча, — из темноты ответил Янус. Пробравшись под одеяло, он снова задернул полог. — Ничего не понимаю. Я легко завожу друзей. Ты оскорбляешь людей с той же легкостью, с какой делаешь вдох и выдох, и все же в итоге обзаводишься преданными поклонниками. Роуч, Джилли, даже Арис.

— А ты сам? — спросил Маледикт, вытирая пальцы о пододеяльник.

— Нет, — отозвался Янус, хватая Маледикта за руки и поцелуями собирая крошки с его ладоней. — Я слишком хорошо тебя знаю. Я могу быть только твоим возлюбленным.

— Только, — повторил Маледикт. — А разве это не все? Пусть они ухаживают за мной, сколько угодно. А я буду ухаживать за тобой.

20

В десять часов утра аккуратно подстриженные лужайки и чистенькие дорожки Джекал-парка наводнила знать. Вельможи прогуливались верхом или прохаживались вдоль лавок привилегированных купцов, которым разрешили торговать в месте отдыха. Маледикт, натянув поводья и плотно обхватив ногами бока своего коня, с волнением миновал баррикаду, которая удерживала бастующих антимехаников за пределами парка. Если они, по своему обыкновению, начнут кричать или швыряться камнями…

— Он сбросит тебя, если ты не расслабишься, — нахмурил брови Янус. — Ворнатти обучал тебя танцам, фехтованию и этикету, а про верховую езду забыл?

— Ворнатти пытался, — признал Маледикт.

Янус вздохнул. Придержав свою лошадь, он заставил Маледикта перехватить поводья подальше от головы. — Не держи так крепко.

— Им же не нравится, когда на них ездят, — сказал Маледикт, но усилием воли ослабил хватку. Конь под ним перестал быть комком взбудораженных мышц.

— Так лучше, — похвалил Янус.

— И все-таки я не понимаю, зачем мы ездим верхом, — проговорил Маледикт. — Тем более в такой час.

— Это время, предназначенное, чтобы покрасоваться перед остальными, ты прекрасно знаешь, — объяснил Янус, высвобождая волосы из-под воротника.

— Премного благодарен, я бы предпочел не сваливаться с лошади на глазах у всех, — съязвил Маледикт, но все же последовал за Янусом вдоль живой изгороди. Кусты, постриженные в форме гончих и зайцев, бежали и исчезали из виду по мере продвижения наездников. Впереди тропинка расширялась; на ней маячили господа, прогуливавшиеся в небольших нарядных каретах и верхом.