Книга Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу - Андрей Буровский

Вот кое-что еще можно было сделать… Миша выстругал палку-вертел, рогульки. Стадо опять сопровождало его действия ворчанием и лопотанием, самцы потрогали и топор, и обработанное дерево. Миша насадил остатки зайца, ощипал куропатку, вырезал ляжки, грудки леммингов. Восхитительный запах жареного мяса поплыл в тихом морозном воздухе. Это можно было есть и не угощая никого, ведь это была не та еда, которую он добыл на охоте…

Впрочем, здесь он, кажется, как раз мог помочь глотающему голодную слюну Акулову! Ведь старший может давать еду младшим! Миша дал поджаренный кусочек девочке-подростку. Та приняла в подставленные чашечкой ладошки, издавая благодарное скуление. И тогда Миша, не глядя в глаза, быстро сунул Акулову кусок куропатки. Все же жалко было идиота.

Миша забрался в спальник с приятной тяжестью в желудке, положив рюкзак с едой под голову. Подумав, топор сунул в спальник, а нож положил под рукой. Гоминоидов он больше не боялся, но что придет в голову Вовке…

Миша проснулся мгновенно, когда кто-то тяжелый опустился в двух шагах от его головы. Медленно-медленно сидящий начал совать ноги в спальник. Так вот кто это! Явственно лязгнули зубы, потом тихий стон… Было жалко Акулова, но поддаваться было никак нельзя. Во-первых, Миша продолжал его бояться, а вместе в спальнике он мог оказаться в полной власти неумного и злого человека. Миша прекрасно понимал, что даже попытки делиться едой не располагают к нему Акулова. Скорее наоборот, прибавят ненависти к свидетелю того, что дикий мужичонка считал бы своим унижением.

Во-вторых, Миша прекрасно понимал, что он много потеряет в глазах зверолюдей, если станет дружить с Акуловым. Во всяком случае, он потеряет все завоевания сегодняшнего дня, а быть может, даже станет с ним на одну ступеньку в иерархии. И, припомнив весь лагерный репертуар, все читанное и слышанное, Миша процедил как только мог презрительней:

— А ну дергай отсюда, пидор вонючий!

И Акулов молча дернул. Миша слышал, как он ляскает зубами, тихо стонет где-то выше по склону.

Следующий день прошел в скитаниях по везде одинаковым, покрытым лиственницами склонам. Миша понимал, что впереди таких дней будет много. За вчерашний день он окончательно потерял направление и долго сидел, определяясь по карте. Вроде бы излучина Келамы была километрах в двадцати… или в тридцати? Он не был уверен. Направление еще можно было определить по солнцу, звездам и по компасу, а расстояние, свое положение на местности — только примерно.

Единственно, на что можно было рассчитывать, это что стадо будет постепенно двигаться к Келаме (пока вроде так и получалось) и за несколько дней попадет в ее долину. Кроме того, если снег растает до конца, стаду все равно придется искать воду… А маленькие реки все равно впадают в большие; надо идти по долинам к устью больших, и там всегда стоят поселки, живут какие-нибудь люди. Миша был уверен, что сумеет убежать, если определится на местности. Теперь, после костра, он мог бы бесконтрольно уходить и приходить, как это делал молодой самец. Акулова он твердо решил оставить со своим хозяином. Сегодня этот последний не носил на себе Вовку, и тот передвигался сам, еле переставляя параллельно ноги, наклонившись вперед, морщась и охая. Если даже бы за ним и не следили, бежать он был не в состоянии. Кормили Вовку все, включая девочку, но кормили сырыми леммингами, как и следовало ожидать. А что к костру его не пустят и поджарить леммингов он не сможет, Миша был совершенно уверен. Может, сделать ему отдельный костер?

Мише уже не давали еды, он мог рассчитывать только на большую добычу, из которой ему достанется куропатка или заяц. Но ему ведь и не надо было больше. И запасов в рюкзаке было дней на восемь, а если экономить, то и больше. Миша решил экономить и пока занялся ловлей леммингов — все равно заниматься было решительно нечем. К его собственному удивлению, скоро Миша стал обладателем пяти дохлых леммингов и мог делать с ними, что угодно.

Неторопливо перемещаясь вместе со стадом, Миша сам не замечал прелести своего положения. Насколько безопасно он чувствовал себя в компании этих невероятно сильных, приспособленных существ, дошло до него только тогда, когда на стадо наскочил медведь и одна из самок что-то неразборчиво рявкнула в его сторону. Старый самец помчался разбираться, ударяя себя в грудь кулаками, отчего грудь гудела, как пустая бочка, издавая самые зловещие и очень громкие «Уаррр»… Миша помчался на эти звуки, на треск в кустах — и правильно сделал, так и должен был вести себя взрослый самец. Но бежал-то он совсем не чтобы сразиться с медведем, он и понятия не имел, что происходит, и примчался-то он уже к шапочному разбору, когда наваливший зловонную кучу медведь, ухая от ужаса, несся уже в полукилометре от места происшествия, а главный самец урчал и выл ему вслед, а самки подвывали и урчали, соглашаясь с господином и повелителем.

Только после этой истории Миша сообразил, что со зверолюдьми не боится никого — ни волков, ни медведей, ни каких-нибудь залетных бродяг. Хотел бы он посмотреть, как драпает бич, столкнувшийся в кустах с милой, почти безобидной девочкой зверочеловека!

Девочка вообще старалась держаться к нему поближе, а теперь решительно приближалась к нему, издавая жалостное «Уууу…». Миша дал ей лемминга, и девчонка моментально его съела. Тогда он достал миску из рюкзака, выпотрошил леммингов, отрезал голову, оставив только то, что будет жарить. И отвернулся, чтобы не глядеть, как девчонка поедает ливер леммингов.

Девочка не отставала, все ходила, вздыхала вокруг. Нет уж, тушки Миша не отдаст! Это у него здесь ужин, и предстоит еще собрать на завтрак!

— Ну чего тебе?!

— Уууу… аууу…

Девочка дернула его за куртку, отбежала, оглянулась. Миша сделал пару шагов за ней. Девочка просияла во всю клыкастую пасть, пробежала еще несколько метров. Стало очевидно, что ведет. Вопрос, конечно же, куда? Миша пошел, потому что не боялся девочки, и ему было интересно. Стадо исчезло за склоном, стихли ворчание и урчание. Миша обогнул лиственничный выворотень и почти наткнулся на девочку. Девочка стояла в какой-то очень покорной позе, опустив руки ниже колен, и с очень странным выражением лица — лукавым и ласковым одновременно.

И тут же изменила позу — встала, выставив в сторону Миши волосатый мускулистый зад, уперев в щиколотки длиннющие руки.

— Уааар…

Наверное, это была во всех отношениях неправильная реакция, с чьей точки зрения ни посмотри. Но Миша начал дико хохотать. Смех буквально раздувал его изнутри, рвал ему внутренности, выплескивался из него судорожными, неудержимыми спазмами. Такими, что он упал, перекатываясь с боку на бок, задрыгал в воздухе ногами. Слезы текли по щекам, бока и живот начали болеть. А что хуже всего, мохнатая соблазнительница присела тут же и тыльной стороной ладошки стала стирать слезы с Мишиных щек. И трогательно, и жаль ничего не понимающего существа, действующего в меру своего, уж какое есть, сознания. Хохот Миши на выдохе вдруг перешел в судорожные рыдания, стало невыносимо жаль их всех — его самого, Акулова, невесть где бродящих ребят, эту девочку-получеловека, даже без имени, без речи, впервые увидевшую огонь, даже главного самца, который скоро, наверное, одряхлеет и его убьет молодой. Миша понял, что стоит на пороге нешуточной, бурной истерики. Усилием воли он остановил сотрясавший грудь приступ, вцепился зубами в рукав. Но слезы еще лились, тело дрожало, и надо было напрягаться, чтобы подчинить себя себе.