Книга Пресс-папье - Стивен Фрай

Трезвость есть создаваемое химическими процессами состояние разума, которое многие из нас способны выносить лишь в течение коротких промежутков дневного времени. На небесах, я полагаю, пьют все – с приятностью и разумением. На земле же нам следует противиться не злоупотреблению спиртным, но злоупотреблению человеческими жизнями, которое доводит людей до запойного пьянства. Для образованного выпивохи запрет доброго солодового виски или «Шато-Марго» выглядел бы преступлением против щедрости природы и артистичности человека; то же самое мог бы сказать знаток и любитель о запрете наилучшего производимого в Андах кокаина или марокканской золотой конопли. Пребывающий в своем уме человек вряд ли попытается решить проблему грабежей, поставив вне закона собственность.

Приближается 1991 год, и мне пора уже пробежаться по магазинам, как пробежитесь, уверен, и вы, чтобы запастись парой сотен бутылок, которые позволят нам должным образом встретить его. Желаю всем наидобрейшего здоровья.

Адские усищи

Лет примерно восемь назад, когда я был человеком более юным и лопоухим, чем ныне, я получил в свое распоряжение еженедельное пятиминутное «окошко» в воскресной программе Би-би-си-1, называвшейся «Б-15». Я знаю, каждый из читателей «Телеграфа» просто-напросто помешан на Радио-1 и ничего другого не слушает, поэтому не стану напоминать вам о существовании на этом радио программы новостей, именуемой «Постоянная тема». Я же представлял в «Б-15» пародию на нее, каковой присвоил, что определенно свидетельствует о моей смелости и могучем воображении, название «Тема постоянства». Я проработал там недель пять, а затем началось вторжение на Фолклендские острова. В виде реакции на него я наспех соорудил «персонажа» по имени Бевис Марчент, одного из тех не вылезающих из бронежилета репортеров, что норовят узнать все новости военного жаргона на десять секунд раньше коллег. Свои депеши он неизменно завершал словами: «…Бевис Марчент, порт Стенли? Нет, спасибо, летать я еще не научился». Шуточка по всем меркам неуклюжая, согласен. Однако настал день, когда на радио валом повалили письма и телефонные звонки. «Неужели этот человек не понимает, что нас, скорее всего, ждет военный конфликт? Что погибнут люди? Как можно с этим шутить?» Естественно, я эту работу мигом бросил.

Вообще же вопрос о роли комедии во время войны остается довольно щекотливым. Я не знаю в настоящий момент ни единого комика, готового посмеяться над страданиями и жертвами; равным образом я не знаю ни единого комика, который был бы рад ограничиться вполне очевидным, приемлемым для всех высмеиванием Саддама Хусейна.

Стоит отметить, что в пору Второй мировой войны незабываемые комедии того времени высмеивали не столько Гитлера, сколько британскую бюрократию, систему пайков, уполномоченных по гражданской обороне, штабных офицеров и прочие прикрасы большой войны. Возможно, если война в Заливе, не дай бог, затянется, возникнут и посвященные ей комедии. Впрочем, пока жизнь остается суровой и строгой.

Я состою в переписке с немалым числом солдат и офицеров находящейся сейчас в пустыне 7-й бронетанковой бригады, и все они попросту изумлены тем, что сериал «Алло, алло» сняли с эфира. Ведь так легко забыть, что важнейшей особенностью комедии, ее перевешивающей все недостатки добродетелью является в конечном счете неоднозначность.

Вы можете одновременно и смеяться над ситуацией, и относиться к ней серьезно. Способность шутить вовсе не обязательно обличает легкомыслие и бесчувственность.

Есть люди, которые выходят из себя, услышав во время кризиса любую шутку – какую угодно. Монументально ложная предпосылка их состоит в том, что комик, который находит в войне повод для шуточек, потешается над смертями и разрушениями. Те из нас, кто участвовал в съемках последней серии «Черной гадюки», действие которой происходило на линии фронта, время от времени получали письма с вопросом: неужели вам не известно, какой жестокой и страшной была Первая мировая война? Да нет, известно, просто мы считали, что можно видеть в Первой мировой страшную катастрофу, наполненную ужасами, деградацией, убийствами, жертвами, и в то же самое время смеяться над ней. Одно вовсе не отрицает другое.

Я уверен, в нынешней прискорбной истории с Заливом найдется над чем посмеяться и помимо нелепого решения Дэвида Димблби продолжать вести свой круглосуточный комментарий военных событий, несмотря на приступ ларингита и грипп, который свалил бы и слона, или над чем похихикать – помимо усов Саддама. Удивительно, кстати сказать, – не правда ли? – сколь многие из отвратительных персонажей этого столетия украшали себя комичными усами. Кайзер отрастил совершенно бесценную по нелепости пару их, выглядевшую так, точно они вот-вот начнут подтаивать. Усы Сталина отрастали всякий раз, как вы от них отворачивались, и выглядели, если воспользоваться словами П. Г. Вудхауза, так, точно их выращивали в теплице. Гитлер становится особенно забавным, если вообразить его бреющимся поутру. В конце концов, главная особенность любой лицевой поросли состоит в том, что отпускается она намеренно и потому вопиет, обличая суетность ее обладателя. Гитлеру приходилось что ни утро браться за бритву и осторожненько, двумя тщательными движениями восстанавливать границы его дурацкой, смахивающей на отпечаток большого пальца черной щеточки. Будь его усы следствием каприза природы, таким, как испятнанная мясным соусом лысина Горбачева, мы бы Гитлера, глядишь, и пожалели, но ведь он отрастил ее по собственной воле.

Саддам по ведомой только ему причине избрал стиль бармена времен немого кино. При всяком его появлении на экране телевизора меня одолевает уверенность в том, что вот сейчас он скосит глаза к переносице, разгладит фартук, поплюет на ладони и вышвырнет на улицу не заплативших по счету Лорела и Харди.

Ладно, может быть, отыскивать в этом конфликте комичные стороны еще не время. Но когда пыль уляжется, все, и не только комедианты, начнут требовать, чтобы им сообщили, сколько же денег было ничем не оправдываемым образом потрачено за последние десять, а то и двадцать лет на оплату профессоров стратегических исследований, преподавателей оборонной стратегии, экспертов по Ближнему Востоку и доцентов скадологии. Лица их, когда эти люди появлялись в эфире, несли выражение превосходства – не то чтобы «превосходства в воздухе», но около того. Так нельзя ли было потратить их жалованье на что-то, способное обеспечить мир на все времена? Например, на производство миллиардов боевых бритв и массивную, глобальную программу принудительного выбривания верхней губы.

Она была всего лишь дочкой президента

Леди и джентльмены, я был там. В самом сердце всего. Удивительнейшая история. Позвольте мне объясниться.

Не знаю, существует ли общеродовой термин, описывающий группу британских актеров, – актерская манерность, актерский щебет, что-нибудь в этом роде. Каким бы ни было верное слово – женоподобие не годится? – я съездил на этой неделе в Америку в составе такой группы. Есть в Соединенных Штатах такая замечательная штука, называющаяся «Театр шедевров». Полностью английская по природе своей. Это телевизионная программа, которую в девять часов каждого воскресного вечера передает в эфир некоммерческая сеть вещания «Пи-би-эс». И показываются в ней исключительно британские телевизионные драмы, такие как «Жемчужина короны», «Школьные дни Тома Брауна», «Холодный дом», «Я, Клавдий», «Эдвард и миссис Симпсон», и наиболее, возможно, известная американцам «Вверх и вниз по лестнице».