Книга Пульт мертвеца - Тимоти Зан

— Да. — Всё во мне напряглось. Я уже знал, что ответит Айзенштадт, услышав предложение, и вздрогнул при этой мысли… даже если окажется, что это сработает… — Да, — повторил я, вложив в это слово всю свою уверенность и внутренне мобилизовав себя на то, что должно было сейчас произойти. — Конечно, обязательно стоит попытаться, доктор Айзенштадт… Но нам, вероятно, потребуется какой-нибудь летательный аппарат.

ГЛАВА 22

Пастырь Эдамс внимательно выслушал все, что сказал ему Айзенштадт. Потом посмотрел на меня, на Каландру, на море гремучников перед собой.

— То, что вы предлагаете, — тихо произнес он, — богохульство.

Айзенштадт презрительно скривился.

— Послушайте… Я, конечно, могу понять, каково вам…

— Сомневаюсь в этом, сэр, — оборвал его Эдамс. — Очень сомневаюсь. Во всяком случае, я на это не пойду.

Айзенштадт полоснул по мне взглядом, как лезвием бритвы, я даже съёжился от его бешеного гнева, хлынувшего на меня. Я до предела исчерпал свои способности убеждать, заставляя его привести сюда Эдамса, к тому же он недвусмысленно дал мне понять, что в случае провала этой затеи я буду отвечать головой. И вот, похоже, дело начинает принимать такой оборот.

— Сэр, я хотел бы просить у вас, не могли бы Каландра и я побеседовать с пастырем без свидетелей?

— Для чего?

Первой ответила Каландра.

— Потому что мы способны понять, что он испытывает.

Айзенштадт сердито уставился на нее. Но отрицательный ответ, который уже был готов, казалось, неожиданно затерялся где-то по пути.

— У вас есть пять минут, — сказал он, и, круто повернувшись, зашагал к центральной станции слежения.

— Убедить меня вы не сможете, — предупредил меня Эдамс, но в его словах проглядывала неуверенность, несмотря на его попытки защищаться.

— Чего вы боитесь? — прямо спросил я его.

— Я уже говорил вам, чего. Это — богохульство. Ведь, если только предположить, что Бог — это не больше, чем горстка растений, обладающих чувственным восприятием…

— А никто таких предположений не высказывает, — не согласился я. — Все, что мы утверждаем, это то, что во время ваших медитаций вы можете слышать гремучники.

— Только и всего? — в этот вопрос пастырь, вероятно, вложил весь запас своего сарказма, на который он был способен. — Разве вы не желаете доказать нам, что не Бог обращается к нам?

— Но, если он не…

— Если это не он, тем не менее, акт медитации — далеко не пустое занятие, — упрямо возразил он. — Так же, как факт существования нашего Братства.

Я внимательно смотрел на него, готовясь к тому, что мне предстояло. На протяжении многих лет приходилось быть свидетелем того, как лорд Келси-Рамос, взывая к логике и личной заинтересованности людей, всегда, в конечном итоге, сумел убедить их, теперь же подошла моя очередь попробовать, каково это. Как же я жаждал, чтобы он хоть на минуту появился здесь и сделал бы это за меня!

— Я понимаю, сэр, не забывайте, что мне самому посчастливилось убедиться в том, что это — далеко не пустое дело. Но сейчас вопрос состоит в том, находится ли Божественный Нимб действительно в конфликте с реально существующей Вселенной… а если находится, то вам известно не хуже моего, что скрыть его вам не удастся.

— Навсегда — нет, — спокойно согласился он. — Но на какое-то время, вероятно, удастся.

Каландра хмыкнула.

— А что вы от этого выиграете? Если только вы не собираетесь каким-то образом ускользнуть, когда ваше детище рухнет.

Уголки рта Эдамса напряглись от гнева.

— Это не мое «детище», — словно выплюнул он. — И существует оно не для моей выгоды, не для чьей-то еще. Все это происходило совершенно стихийно и добровольно, очень много людей охватил этот порыв.

— Тогда почему нужно бояться правды? — спросил я.

Он посмотрел на меня, и взгляд его стал твёрже.

— Вы думаете, что я беспокоюсь из-за себя? А я-то думал, что как раз Смотритель и сможет понять меня лучше, чем кто-то еще.

Я не спешил отвечать, и он вздохнул.

— Ладно, давайте на минуту предположим, что ваша теория верна, доктор Айзенштадт и его люди сумели доказать, что с нами в действительности общается не Бог. А как вы думаете, сколько еще времени должно пройти, пока не будет сделано соответствующее, вполне обоснованное обобщение? И что же это будет за обобщение? Что во всех Божественных проявлениях одна и та же ошибка?

К сожалению, такой сценарий развития событий тоже нельзя было исключать.

— Те, которые имеют такой опыт общения с Богом, когда испытали его присутствие в своих собственных судьбах, наверное, лучше смогли бы ответить на этот вопрос, — ответил я.

— А какова же участь тех, кто лишь делает свои первые шаги в обретении веры? — упорствовал Эдамс. — Мне приходилось видеть, каковы бывают последствия даже самого, казалось бы, незначительного давления, оказываемого этим обществом на них.

И как только солнце взошло, они были сожжены и, лишенные корней, унесены прочь…

— Не можете же вы защищать их вечно, — ответил я.

— Мне это известно. — Он колебался. — Но, возможно, я смогу их защищать до тех пор, пока корни их не окрепнут.

— Защищать их при помощи лжи? — негромко спросила Каландра.

У Эдамса непроизвольно дернулась щека.

— Я уверен, что они поймут меня. Позже.

— Вы, действительно, верите в это? — спросила Каландра, и в ее голосе слышались требовательные нотки. По ее лицу я видел, что в ней шла борьба с теми воспоминаниями, которые она предпочла бы похоронить навеки. — А вот я нет. И все потому, что мне довелось жить на Бриджуэе под гнетом Аарона Валаама Дар Мопина. Вам известно, что произошло с его последователями после того, как его теократический режим был свергнут?

Эдамса пронзила боль сочувствия.

— Они были разбросаны по всей планете. Те их них, кого не судили и не заключили в тюрьмы.

— Это так, — кивнула она. — Есть одно интересное обстоятельство. Те самые сообщники, те, которые были к нему ближе всего, те, кто отдавал себе отчет в том, что делает — многие из них сохранили их веру. В том виде, в каком она у них всегда присутствовала. — Печаль в её глазах сменила прежнюю непреклонную твердость. — Большинство же других, тех, кому он лгал… не сумели.

Воцарилась тишина, и, наверное, с минуту были слышны лишь обрывки отдельных фраз, которыми перебрасывались изредка представители технического персонала, да свист ветра в расщелинах скал. Эдамс безучастно смотрел на гремучники, в нем происходила борьба между логикой, подсказываемой новой ситуацией, и его страстным желанием защитить, уберечь своих людей.