Книга Вариант `И` - Владимир Михайлов

Священник умолк; он смотрел на меня серьезно и печально, и я подумал, что говорил он совершенно искренне.

– Ну а ислам?

Он кивнул.

– Логичный вопрос. Ислам… Прежде всего он – религия снизу.

– Но разве он во многих местах не насаждался мечом?

– Да, наверное… не без того. Однако в этом, пожалуй, только буддизм нельзя упрекнуть – да и то не уверен. Но сейчас не это важно. Во-первых, ислам интернационален. Порой приходится слышать, что русские его не могут усвоить. Факты свидетельствуют об ином. Если бы вы интересовались историей…

– Я интересуюсь.

– В таком случае вы, возможно, помните, что еще в последние десятилетия минувшего века, когда нам приходилось скрещивать оружие с исламскими народами – и за пределами страны, и внутри нее – некоторое число наших воинов, попав в плен, стали исповедовать ислам. Одни из них потом вернулись домой, другие отказались, не желая порвать с исламской средой, с которой сроднились. Но и те, кто возвратился в свои дома, не изменил своей новой религии. А между тем были они русскими. Вообще не бывает веры, принципиально чуждой для какого угодно народа, как нет народа, неспособного усвоить какое угодно вероучение. Далее: ислам синтетичен. Он объединяет всех: и ветхозаветных, и новозаветных, и иудаистских, и христианских святых. Изложение его основ не столь зашифровано и намного доступнее пониманию рядового верующего, чем, скажем, Писание. Это важно. Что еще? Вы и сами наверняка заметили, что ислам динамичен. Потому ли, что он моложе? Вряд ли только по этой причине. Он энергичен. И главное – силен верой. Они – мусульмане – верят, понимаете? А это мне представляется самым главным. Для них Бог – не деталь жизненной декорации, но – основа основ. А народ, чтобы совершать великие дела, должен верить, иного выхода нет, это непременное условие, хотя, быть может, и не достаточное.

– И вы полагаете, он может восторжествовать в России?

– Не знаю; речь ведь не о торжестве в политическом смысле этого слова. Но, во всяком случае, русский мусульманин – такое словосочетание вовсе не кажется мне противоестественным. Хотя бы потому, что славянские прецеденты были: боснийские мусульмане, к примеру. О наших отечественных я уже упоминал только что.

– Ну, чтобы уцелеть, и не на то пойдешь… – вставил я. – Итак, у ислама в России вполне возможно будущее? Особенно, если он несет с собой очень немалые инвестиции и кредиты…

– Уже принес, и еще принесет гораздо больше. А ведь не сегодня сказано, что Париж стоит мессы. Один Париж. А тут речь обо всей великой России! Главное – ей устоять. А сколько будет ради этого построено мечетей – вопрос не первостепенный.

– А народ не восстанет?

– Если поверит своему государю – не восстанет.

– Я вам очень благодарен, отец протоиерей. Еще два маленьких вопроса, с вашего позволения. Первый: вот эта ваша позиция не может отразиться на вашей судьбе?

– Пока не отразилась. Хотя я ее не скрываю.

– Как вы думаете – почему?

Он улыбнулся.

– Видимо, есть какие-то причины. Но думать о себе мне сейчас просто некогда.

Но мне не хотелось довольствоваться столь неопределенным ответом. В то же время я понимал, что ничего серьезного протоиерей не скажет. И решил слегка подтолкнуть его – в переносном, конечно, смысле.

– Скажите, не может ли ваша, так сказать, устойчивость быть следствием того, что укоренение ислама в России, сколь бы парадоксально это ни звучало, пошло бы на пользу православной церкви?

Он прикинулся удивленным, но не старался сделать это очень уж искусно.

– Каким же это образом?

– Ну, тут достаточно простое умозаключение. Вы, так сказать, растренированы из-за отсутствия серьезного противостояния: власти уже много лет смотрят на вас весьма благосклонно, охотно демонстрируют свою приверженность православию; правда, время от времени ваши иерархи обращаются с настоятельными просьбами ограничить деятельность в России иных конфессий; ну, это естественно, было бы странно им этого не делать. Однако по-настоящему ведь секты вам не противники – и вы можете жить с ленцой, ограничиваясь соблюдением необходимой формы. А вот если в местах, которые вы привыкли считать исконно своими, начнет всерьез укореняться такая мощная и динамичная религия, как ислам, тут вам, хочешь не хочешь, придется бороться всерьез. А поскольку применение оружия вряд ли возможно – не дай Бог разжечь джихад! – то придется мобилизовать все иные силы – духовные, организационные, все прочие. Придется омолаживаться. Это будет, словно подсадка молодой железы в дряхлеющий организм. И как раз поэтому ваше участие в происходящем процессе может рассматриваться как дело благое. Как знать, может быть, у вас есть и благословение Его Святейшества?

Отец Николай слегка улыбнулся:

– Это ваши предположения, не мои.

– Вы их опровергаете?

– Будем считать, что я их не слышал, что ваш монолог остался мысленным.

Я понял, что большего он не скажет. Но, как говорится, sapientii satis.[9]Ну что же, еще один вопрос…

– И наконец: собираетесь ли вы изложить все эти ваши соображения Претенденту при личной встрече?

– Не думал об этом. Он все это, я уверен, знает лучше меня.

– Но вы будете просить аудиенции? Или хотя бы участвовать во встрече?

– Если Богу будет угодно. Но вряд ли моя скромная персона вызовет у государя – или будущего государя – интерес. Я ведь политик всего лишь постольку-поскольку.

– Сердечно благодарю вас. И приношу извинения за то, что отнял у вас столько времени.

– Мое время принадлежит людям. Но не думаю, чтобы мы провели его совсем уж бесполезно. А сейчас, увы, меня ожидают другие дела. Я провожу вас до выхода.

– Не затрудняйтесь; думаю, мы не заблудимся в храме.

– Не сомневаюсь. Но… во избежание осложнений.

Я вспомнил предупреждение, сделанное им еще на съезде: храм, на первый взгляд казавшийся пустым, на самом деле охранялся. Интересно было бы узнать, кому принадлежала охрана. Чем вооружена. Насколько многочисленна. Вообще, сразу возникла куча вопросов. Но ясно было, что священник ответа на них не даст.

– В таком случае мы готовы, – сказал я.

До самого выхода мы никого не встретили. Ничего, в спокойной обстановке я расшифрую сделанные записи. И из них узнаю, кроме всего прочего, и то, сколько человек находилось на территории храма во время нашего собеседования.

– Куда теперь? – спросила Наташа, когда мы сели в машину.

– А куда бы ты хотела?

– Куда-нибудь, где можно купить что-нибудь для еды. Дома – пустой холодильник, я утром последнее доела.

– Ты права. И надо, пока есть время, послушать, что старик наговорил на последнюю кассету.