Книга Цвет убегающей собаки - Ричард Гуинн

Повсюду валялись пустые бутылки из-под коньяка, пепельницы и блюдца, полные окурков, из кухни доносился острый и противный запах, свидетельствующий о гниении того, что некогда было живой материей. Раздался звонок, и мне пришлось вновь спуститься к входной двери, где меня приветствовала почтальонша с заказной бандеролью, за которую следовало расписаться.

Бандероль имела кубическую форму и была обернута коричневой бумагой. На аккуратной узкой наклейке значился набранный черным курсивом адрес отправителя: Фонд Хуана Миро. И имя — Луиза Наварра. Оно мне ни о чем не говорило, да я и не знал никого из работников Фонда Хуана Миро. Я задумчиво повертел бандероль в руках. В лучшем случае обратный адрес должен заинтриговать, в худшем — это провокация. Я вновь тщательно ощупал бандероль. Особенно тяжелой ее не назовешь, хотя, судя по весу, в ней вполне могло содержаться взрывное устройство. Но таких подозрений у меня не возникло. Пребывание в больнице обострило мои чувства, приближение смерти я бы сразу распознал. В общем, я был уверен в том, что, каким бы ни оказалось содержимое бандероли, жизни моей оно не угрожает.

Тяжело дыша, я вернулся в квартиру и положил бандероль на кухонный стол.

Под плотной, туго обтянутой тесьмой оберткой обнаружился еще один слой бумаги, не менее плотный. Я разрезал и его, но опять увидел еще один уровень защиты — оберточную бумагу, крест-накрест закрепленную скотчем. Найти свободный ее конец оказалось непросто, словно представляла она собой одну длинную полосу. Кое-как я все же отделил ее, опасаясь, впрочем, увидеть лишь очередной оберточный слой. Но нет, там оказался ничем не примечательный ящичек серебристо-серого цвета. Похоже, деревянный, хотя не факт. Посредине крышки красовался причудливый разноцветный вензель или, скорее, узор, врезанный в раскрашенное дерево. Видом своим он напоминал заходящее солнце.

Настороженность сменилась любопытством. Я поднял крышку и, заглянув внутрь, обнаружил два предмета. Вынул первый — плитка итальянского шоколада Sospiri, то есть «Вздохи» — в таких пределах итальянский я знал. Я пристальнее пригляделся к марке на белой обертке. Кроме названия, там было еще одно слово, означающее скорее всего особый привкус шоколада, — мирто. Я смутно представлял, что это должно означать, но прежде чем справиться в словаре, опять заглянул в ящичек и извлек второе тайное сокровище — пластмассового быка рыжевато-коричневого цвета, причем, я отметил с особенным удовлетворением, не стерилизованного, а полностью вооруженного своим «мужским достоянием». Держа его на ладони, я гадал, что же это должно означать.

Аккуратно поставив быка рядом с ящичком, я прошел в гостиную и снял с полки итальянский словарь. Mirto означает мирт, священное растение богини Венеры.

Я вернулся на кухню. Пластмассовый бык и шоколадная обертка, чье содержимое благословила богиня любви. Бык с яйцами, упрямый, как я. Да, все более убеждался я, вглядываясь в его крохотные, налитые кровью глазки, бык, упрямый и вместе с тем терпеливый, — это сочетание как раз и в высшей степени характерно для тавромахии. Мне попутно вспомнился Минотавр, получеловек, полубык, страж Критского лабиринта, которого перехитрил с помощью ариадниной нити Тезей. Ариадна, если кто не помнит, — это дочь царя Миноса, пришедшая на помощь юноше из Афин, когда оба они сбежали из дворца-лабиринта, выстроенного ее отцом-тираном.

Я вскипятил себе чаю и сел за стол, рассматривая содержимое пакета: раскрашенный ящичек с вензелем, шоколад, бык. Я еще раз прочитал имя отправителя, но так и не вспомнил его. Тогда стал прикидывать, кто бы мог послать мне такой подарок, но в голову приходило только одно: и происхождение бандероли, и ее содержимое указывало на Нурию. В этом я уже не сомневался. Получается, она выжидала момент, чтобы таким вот странным образом, с помощью намеков и загадок, снестись со мною. Да, но откуда ей знать, что я окажусь дома именно сейчас. Разве что все это время отслеживала мои передвижения… Не думаю, что Нурия могла подстроить доставку почты — почтальонша выглядела вполне естественно, да к тому же я ее знаю, она давно обслуживает наш дом. А кто такая Луиза Наварра?

Мои размышления зашли в тупик, а ведь надо было еще прибраться в квартире. Я засучил рукава, извлек из шкафа в коридоре давно пребывающий в бездействии пылесос, щетку и швабру и для начала запихал все ненужное в пластиковый мусорный мешок. Затем пропылесосил всю квартиру, наполнил ведро горячей водой, добавил моющие средства и принялся скрести пол. Покончив с гостиной и спальней, перешел на кухню и в ванную. Завершил я свою деятельность на веранде, также предварительно выбросив пустые бутылки и сигаретные окурки. Работал я под фортепианную музыку Баха, и когда закончил — был уже вечер, — чувствовал себя совершенно вымотанным. Я вызвал такси, надел кожаную куртку и шарф и отправился в вегетарианский ресторан на улице Грасия побаловать себя ужином и бутылочкой газированной минеральной воды.

Посреди ночи я проснулся от острой боли в груди, и в это мгновение мне открылась загадка имени отправителя бандероли. «Луиза Наварра» — всего лишь анаграмма.

Утром я позвонил в издательство, и мне предложили зайти за рукописью в любое удобное для меня время. Директор сказал, что меня им сильно недоставало.

Я постепенно возвращался в лоно человеческой расы, хотя и испытывал ощущение, будто какая-то часть меня по-прежнему пребывает в подвешенном состоянии. Покачивается на поверхности черных морских глубин, и никакая жизненная рутина не способна долго оберегать меня от очередного порыва ветра, не говоря уже о надвигающейся буре. Временами я позволял себе изрядно выпивать, но страх перед тем, что вдруг не смогу остановиться, был сильнее тяги к спиртному. На какое-то время алкоголь способен породить иллюзию благополучия, но в конечном итоге, несомненно, заведет меня в трясину.

Что-то мешало мне отправить ответ на вымышленное имя в Фонд Миро. Начинал несколько раз, но… В любом случае вряд ли письмо дошло бы до Нурии, не зря ведь она спряталась за псевдонимом, а адрес наверняка использовала для того, чтобы я не мог ее найти. Можно, конечно, поболтаться рядом с Фондом, в надежде на то, что Нурия изберет его в качестве своего постоянного местопребывания, но шансы невелики, и я оставил эту мысль. Если она в Барселоне, уговаривал я себя, то в конце концов мы встретимся, надо только терпеливо ждать. Если дело касается Нурии, я в равной степени бессилен направлять ход событий и заставлять себя не вздрагивать всякий раз, когда звонит телефон или когда я по утрам спускаюсь вниз проверить содержимое почтового ящика.

Пересекая улицу, я упорно вглядывался в лица прохожих, в тщетной надежде увидеть Нурию в безликой толпе, и вскоре мне стало казаться, что я встречаю ее повсюду. Никаких новостей о Нурии до меня не доходило, и я уже начал думать, что посылка — это жест прощания, подарок перед разлукой. Утешал себя всякого рода общими фразами: мол, время лечит любые раны; попытки справиться с собственными эмоциями породят мир в душе… Я уговаривал себя даже, что минувшее лето было сном, из которого, если не быть дураком, можно кое-что извлечь. Но ничего не помогало. Я делал всякие правильные вещи: поглощал горстями витамины, ходил в гимнастический зал, подолгу плавал и потом становился под обжигающий душ, не курил, не пил, два-три раза в неделю ходил в кино. Однажды вечером, с трудом справившись с неудержимым желанием напиться, я пошел на заседание «Общества анонимных алкоголиков», но выяснилось, что мне совершенно нечего сказать этим серьезным и благонамеренным людям.