Книга Госпожа удача - Олег Чигиринский

Тамара не поверила своим глазам. Она осторожно вышла из дверей, подкралась к телу на дорожке… «Берет», молодой парень с бритой головой и птичьими глазами — круглыми, серыми и без ресниц, — лежал на боку и часто дышал, зажимая рукой живот. Лицо его было таким бессмысленно жалким, что Тамара захотела нагнуться к нему и посмотреть нельзя ли чем-то помочь.

— Отойди, — услышала она сзади.

Прицельным одиночным выстрелом в голову Рахиль добила парня.

— Ты идиотка, — устало сказала Тамара. — Ты выдала нас своей пальбой, мы ввязались в перестрелку, потратили патроны, а новых не достали. Его друзья унесли и автомат, и обойму. Ты что, не соображаешь, что стрелять можно только по одиночкам?

Она поменяла рожки автомата и отступила снова в глубь аллеи, к клубу.

Свет опять горел, в дверях стояла Фатма с дубинкой в руке.

— Я услышала, как вы собачитесь, — сообщила она. — Нашли время.

— Тихо! — прошипела Рахиль.

Она направила автомат на дорожку, по которой, почти не шурша гравием, приближались пока еще невидимые люди. Тамара подняла автомат, но не видела, куда стрелять. Паника охватила ее: они были уже здесь — но где?

— Выходите с поднятыми руками и бросайте на землю оружие, — послышался голос. — И без глупостей: первая же граната, если что, — ваша!

По каким-то еле уловимым интонациям в голосе Тамара поняла, что это — свои, крымцы.

— Мы «Вдовы»! — крикнула она. — Поручик Уточкина, штабс-капитан Левкович, подпоручик Фаттахо-ва!

— Все равно выходите по одной, если есть оружие — бросьте.

Фонарик загорелся в конце тропинки и осветил ее. Тамара вступила в полосу света, положила автомат на гравий и опустила руки. За ней то же самое сделала Рахиль. Фат не рассталась с дубинкой, но ребята посмотрели на это сквозь пальцы.

Загорелся другой фонарик, и при свете его показался говоривший: среднего роста худой мужчина, силуэт и профиль которого в луче света показались Тамаре такими знакомыми, что у нее захватило дух: неужели ожила безумная мечта, отдающая внимательным чтением дамских романов?

Но мужчина повернулся к свету лицом и очарование-наваждение рассеялось.

— Бурцев, ты, что ли? — спросила Рахиль.

Со всеми офицерами из коммандос, вплоть до подполковника, она была на «ты».

— Там больше никого нет? — спросил Бурцев, оглядывая женщин.

Тамара сделала отрицательный жест. Только сейчас она ощутила, как болят израненные стеклом и гравием ноги.

— А в помещении клуба?

— Тоже никого, — ответила за нее Рахиль.

— Хорошо, вернитесь туда. Если хотите, можете взять оружие. Нам нужно еще закончить здесь… Где остальные женщины?

— Всех вывезли в Севастополь, — сказала Рахиль. — Мы остались случайно.

— Я понял, — сдержанно ответил Бурцев.

— Что ты понял? Что ты понял, факимада?! — закричала Рахиль. — Думаешь, нам хотелось остаться? Думаешь, нас спрашивали?

— Успокойся, Рахиль! — испуганно осадил ее Бурцев. — Ничего такого я не думал. Я… сочувствую вам. Я понимаю…

— Ни черта ты не понимаешь, — отрезала Рахиль. — И кончим этот разговор.

— Я не против, — обиделся Бурцев.

* * *

Такой подлости от женщин в целом и от Тамары в частности майор Колыванов не ожидал. Многие говорили ему, что ждать от бабы благодарности и честности — пустое дело, и, вроде бы, жизнь не раз подтверждала это… Но дураки, досадовал Колыванов, учатся только на своих ошибках.

Почему она взъелась на него? Разве ж он ее не спас? Разве не по-человечески обошелся? Разве хотел того же, чего остальные — всемером на круг? Ведь нет же, добро сделал и добра хотел в ответ, тепла, нормального отношения… А она, оказывается, только и ждала, пока он покажет, где его «шпалер». И второй раз он обошелся с ней по-божески, когда отобрал пушку — ведь мог бы и в самом деле позвать ребят и устроить ей египетские ночи. Нет, пожалел. Покорен был этим отчаянным протестом: не тряпка, настоящая женщина, рассчитывал все наладить… Наладил один. Гришке Семанцеву руку сломала и голову развалила, стерва. Ладно, где-то сержант и сам виноват: позор, что так дал себя поймать. Хоть и бабы, но все же офицеры и чему-то они научены.

Но когда их всех перестреляли и похватали, когда двое качинцев держали его за руки, а третий бил по ребрам и по морде — ведь не вступилась. Стояла и смотрела, дрянь. Ладно, двух других летчиц отделали по первое число. Озверели ребята. С цепи сорвались. Не всякий может удержаться, когда такой соблазн: делай, что хочешь, и ничего тебе за это не будет… И зудит бес: попробуй, ведь может статься, в жизни никогда такого больше не будет, и с женой своей ты этого не сделаешь… И отставать от других не хочется… Но с Тамарой-то всего этого не было! Это он, Михаил Колыванов, лично постарался, чтобы с ней такого не было!

«Ну, — подумал он, — жив буду, не забуду. Ни одна баба от меня ни добра, ни доверия не увидит. Потому что знаю я теперь, во что оно обходится: в поломанные ребра и разбитую морду».

Глубокая ночь над Качей скрывала творившуюся в городке суматоху. Качинские спецназовцы готовили рейд на Севастополь, чтобы освободить пилотов. Десантники, посаженные на тот же хоздвор, куда они днем загнали качинцев, и не помышляли о побеге. Придут наши, тогда и посчитаемся. А в том, что они придут, сомнений не было.

Поручик Бурцев разбирался в управлении советской БМД, но мысли его блуждали где-то в жилом городке «вдов», среди «живой изгороди», там, где он увидел в луче фонаря черноволосую женщину в комбезе советского десантника.

Глава 10

Кольт майора Лебедя

Господь создал людей сильными и слабыми. Полковник Кольт уравнял шансы.

Эпитафия

— Товарищ капитан, проснитесь! Вставайте, пожалуйста, товарищ капитан!

Глеб продрал глаза:

— Час ночи, какого хрена… — Во рту было сухо и гадостно, как в заброшенной выгребной яме, голова гудела и слегка подводило живот — коньяк вчера мешали с водкой и пивом, закусывая фисташками и картофельными чипсами…

Он встал, расправил затекшее от спанья в кресле тело, надел куртку, пояс и пошел в сортир.

Облегчившись, помыв руки, лицо и сполоснув рот, он чувствовал себя уже почти человеком. Для окончательного пробуждения необходима была сигарета.

— Что такое, что за херня? — спросил Глеб, закуривая.

— Сами удивляемся, что за херня, товарищ капитан, — ответил Петраков. — В городе, кажется, бой.

Глеб обругал себя дураком: ветер действительно доносил канонаду. Ялта была отсюда не видна, закрытая хребтиной горы, но Гурзуф лежал в полной темноте, и темнота эта изредка озарялась вспышками, которые Глебу хорошо были знакомы: так взрываются гранаты. Виднелось несколько светлых пятен — видимо, что-то горело.