Книга Последний пророк - Александр Каменецкий

— Древнее боевое искусство уйгуров — кульсинат, — пояснил Томас, на лице которого читалось детское восхищение. — Долгое время принадлежало одной только семье Чай-Фу-Шан. При Мао кульсинат стали преподавать офицерам спецподразделений. Но у Кима это родовая традиция. Его отец был известным мастером. Однажды убил голыми руками взбесившегося верблюда. А такого верблюда, дружище, и пуля берет не сразу.

Тренировка продолжалась. Теперь бывшему вышибале дали палку. Толстый, с рукоять лопаты, кол свистел над самой макушкой китайца, грозя снести голову. Вонг сперва просто уворачивался, изгибаясь, затем аккуратно и точно отводил жесточайшие удары ладонями. Вышибала дрался с вызовом, изо всех сил. Понимал, что все равно терять нечего. Прыгал, потный, размахивал впустую дубиной. Как будто дрался с тенью. Запыхался, тяжело дышал. Китаец, по-прежнему улыбчивый и свежий, играл с ним как кошка с мышью. Не сомневаюсь, он мог при желании убить громилу одним пальцем, как его предшественника. Наконец кикбоксер перешел в окончательное наступление и с утробным воплем обрушил сверху на Вонга страшный, чудовищной просто силы удар. До предела напряг валуны-мышцы, собрал всю энергию в комок. Так кроманьонец, еще сохранивший первозданную звериную мощь, раскраивал череп саблезубому тигру. Китаец вскинул навстречу свистящей дубине скрещенные худые запястья… Треск был таким, что казалось: ураган сокрушил дерево. В руках у вышибалы оказался щепастый, раскрошенный обломок. Он глядел на него, дико выпучив глаза. Не мог поверить. Вонг улыбался, потирая ладони. Усадив кикбоксера отдыхать, он показывал приемы муджахидам, вызывая их по очереди, объяснял, заставлял работать в парах.

— Рукопашный бой, конечно, не самое главное. — Томас закурил сам и протянул сигарету мне. — На самом деле Вонг замечательно проводит специальные акции. Эти люди прибыли из Иордании, Боснии, Малайзии, Туниса… Они пройдут здесь тренировочный курс и вернутся на родину, чтобы продолжать борьбу.

— А остальные? — полюбопытствовал я.

— Большинство из них совсем скоро встанут в строй. К сожалению, времени у нас очень мало.

— Генерал Дустум?

— И он тоже. Правительственные войска дезертировали, разбежались. Но многие встали на сторону генерала. И янки будут снабжать их оружием. Так что нам предстоит серьезное испытание.

— Неужели вы всерьез собираетесь противостоять регулярным войскам? — заметил я скептически. — Ваши люди, наверное, и стрелять толком не умеют…

— Не беспокойтесь за наших людей. — Томас швырнул окурок в песок и раздавил его тяжелым армейским ботинком. Начищенным и блестящим. — Хвала Аллаху, у нас есть нечто посильнее автоматов и танков.

— Неужели бомба? — осторожно, даже не рассчитывая на ответ, предположил я.

— Это для американского президента нет ничего сильнее бомбы. Если он хоть во что-нибудь верит, так это в нее, — отрезал Томас.

Еще некоторое время мы наблюдали за тренировкой муджахидов. Им дали человек десять манекенов — местных, видимо, на которых неумело отрабатывались удары. Те безучастно валились на землю от каждого прикосновения кулака. Покрытые синяками и ссадинами, вывалянные в пыли, перепачканные кровью… Одного из них уже оттащили в сторону — к трупам, другие еще кое-как держались. Судя по всему, их силы были на исходе. От вида крови, от беззащитности жертв муджахиды зверели, били упавших ногами в лицо, топтали. Вдоволь натешившись, они по приказу китайца вынули ножи и перерезали горло тем манекенам, кто еще жил. «Аллаху акбар! — взревели хором и взметнули над собой их отрезанные головы, забрызгивая кровью одежду. — Аллаху акбар!! Аллаху акбар!!!»

— Пойдемте отсюда, — попросил я Томаса. — Пожалуйста, пойдемте. Меня сейчас вырвет.

— Скоро вы увидите и другую сторону медали, — ответил он спокойно и зашагал по направлению к лагерю упругой, легкой походкой человека, очень по-американски уверенного в себе.

В тот же день, ближе к вечеру, я увидел ее, другую сторону. Весь лагерь погрузился в несколько грузовиков, мы тоже. Машины тронулись, урча натужно моторами и поднимая тучи пыли. Спустя полчаса оказались в уютной каменистой долине, надежно спрятанной среди обрывистых высоких барханов. Долина напоминала ровное футбольное поле, только чуть поуже и подлиннее, метров на сто. Она заканчивалась огромным и плоским куском скальной породы, стеной, покрытой густой копотью. Пахло гарью, бензином, обгоревшим металлом. Какое-то мрачное настроение царило в этой долине, что-то нехорошее в ней было, пугающее. Мне стало не по себе, я поежился, хотя было еще очень жарко. Градом лил пот, холодный. Томас был спокоен и строг, как священник.

Муджахиды высыпали из грузовиков, построились у скалы рядами. Подкатил старенький, раздолбанный «форд», из которого вылез мулла в сопровождении стройного, глазастого и вихрастого юноши. Я заметил: все были вооружены, за плечами болтались «Калашниковы». Ожидался, видимо, какой-то особенный ритуал. Мулла и юнец прошли сквозь толпу к стене, перед ними почтительно расступались. Странно торжественное царило настроение. Взяв в правую руку автомат, мулла начал говорить. Взвешенно, уверенно, подчеркивая каждое слово. Гулкое эхо разносило и умножало его хриплые гортанные фразы. Юноша жался к камню. Он мне даже нравился: тонкие черты, огромные миндалевидные глаза чуть навыкате. Очень светлую, белую почти кожу лица обрамляют живописные иссиня-черные крупные локоны. Ему бы в кино сниматься… На фоне грубых, темно-коричневых, кое-как, наскоро, вытесанных природой бородатых крестьянских физиономий он смотрелся принцем из восточной сказки. Хрупкий, изящный, грациозный. Зачем его сюда привели?

Молитва шла своим чередом: раскрытые ладони перед лицом, земные поклоны, потом поклоны еще и еще. Блестящие новенькие автоматы придавали всему этому воинственный и грозный, недобрый оттенок. Затем мулла подозвал юношу, с трудом отлепившегося от стены. Тот вышел к толпе, утер ладонью мокрый лоб, отбросил кудри с лица, крутнув головой, и заговорил. Высоким, ломким, чуть надтреснутым голосом подростка. По-моему, он был совсем еще ребенок, лет, может, шестнадцати-семнадцати. Говорил робко, заикаясь, давился словами. Муджахиды загробно молчали.

— Что он говорит? — спросил я у Томаса.

— Он говорит, что Аллах велик и всякая живая тварь трепещет перед ним. О том, как прекрасно быть мусульманским воином-шахидом и отдать свою жизнь во имя веры. Как прекрасен рай, где наслаждаются в лучах божественной славы души праведников и шахидов Аллаха. И как хочется ему самому принять поскорее венец шуади и перенестись в духовные сферы, в сады вечного блаженства.

По-моему, парень не очень-то верил в то, что говорил. Чувствовался страх в его напыщенной речи. По интонациям можно было ощутить этот страх. Когда он закончил, мулла достал Коран и протянул его юноше, крепко держа в обеих руках. Тот опустился на колени, смиренно нагнул голову, поцеловал книгу. «Бисмилла ар-Рахмон ар-Рахим!» — выкрикнул мулла, и муджахиды ревом подхватили: «Бисмилла ар-Рахмон ар-Рахим!»

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного! — шепнул мне Томас.

Десятки автоматов взлетели ввысь, загремела беспорядочная канонада. Затем мулла сделал жест рукой, веля пальбе прекратиться. Снял с плеча свой автомат, протянул юноше. Он снова встал на колени, припал к оружию долгим поцелуем. Мулла бросил в толпу несколько торжественных фраз. Приняв автомат, парень резко передернул затвор, поднял оружие над головой и что-то закричал, а затем дал очередь. И снова толпа подхватила выкрик, снова грохнули залпы.