Книга Сын Зевса - Любовь Воронкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всех фиванцев, оставшихся в живых, с их женами и детьми продать в рабство. Оставить свободу лишь жрецам и жрицам и тем людям, которые связаны узами гостеприимства[47]с македонянами.
Восстановить разрушенные Фивами Орхомен и Платеи и обвести их стенами.
Бежавших фиванцев задерживать всюду, в Элладе ни одному эллину не принимать фиванца.
– Только прошу, не разрушайте дом Пиндара, – сказал Александр, – и не трогайте его родных. Это был великий поэт!..
Судьи записали его просьбу.
Постановление было принято единогласно и безоговорочно.
И тогда началось великое разорение древнего города.
Всех фиванцев, оставшихся в живых, вывели в лагерь. Они шли длинной вереницей, сопровождаемые вооруженными отрядами. Шли молча, с поникшими головами, потерявшие все – родину, свободу, честь. Шли старики, еле передвигавшие ноги. Шли раненые воины, потерявшие оружие. Шли девушки, помертвевшие от страха. Шли женщины с детьми на руках. Шли дети, цепляясь за одежды своих матерей. Шли гордо, угрюмо. Лишь изредка, переступая в последний раз высокий порог родных ворот, какая-нибудь женщина вскрикивала, не в силах сдержать рыдания. Но пощады и прощения не просил никто.
Александр смотрел, как шли пленные. Они будто не видели царя. В его власти было защитить их. Но они знали, что македонянин их защищать не будет.
Лишь один пленный фиванец, седой Клеад, вдруг остановился перед царем:
– Дозволь мне обратиться к тебе!
– Говори.
– Царь! Фиванцы не так виноваты перед тобой, как наказаны. Фиванцы отложились не от тебя – нам сказали, что ты убит, – а от твоих наследников. Виноваты они в легковерии, а не в измене. За эту вину, однако, они уже понесли наказание – их молодежь истреблена. Теперь остались лишь толпы стариков и женщин, бессильных и безвредных, которые к тому же перенесли столько насилий и оскорблений, что никогда не приходилось им терпеть ничего более горького. И я, Клеад, прошу теперь уже не за граждан, которых осталось так мало, а за невинную родную землю и за город, который порождал не только мужей, но и богов!
Увидев, что Александр нахмурился, Клеад продолжал с еще большей горячностью:
– А лично тебя, царь, я, Клеад, заклинаю – вспомни о твоих религиозных связях с Фивами. Ведь в Фивах рожден Геракл, от которого ведет начало твой род эакидов. В Фивах же провел свое детство твой отец Филипп! Поэтому я, Клеад, прошу тебя, царь, пощади город, который некоторых твоих предков почитает, как богов, а других, воспитанных здесь, видел великими царями!
Больше ему не дали говорить. Военачальники, осудившие город, приказали отогнать Клеада. И он пошел, тяжело вздохнув, вслед за своими фиванцами, обреченными на рабство.
С Фивами поступили так, как решили судьи. К стенам подвели тараны, их гулкие равномерные удары слышны были далеко. Их слышали и пленные фиванцы, – эти удары били их прямо по сердцу. С грохотом рушились древние стены, красная и желтая пыль стояла над городом. Победители разваливали дома, грабили имущество богатых горожан, нагружали телеги всяким добром и вывозили в лагерь.
Не так много понадобилось времени войску, чтобы разрушить город и сровнять его с землей. Александр пришел взглянуть на его развалины. Груды камня и разбитого кирпича лежали перед ним. И всюду стояла страшная, глухая тишина.
Где же они теперь, те, которые кричали вчера, что отомстят за позор Херонеи? Где они, которые, обещая сохранить свободу Фивам, привели город к гибели?
Александра понемногу охватывала тоска. Удар его оказался слишком сильным. Ведь даже отец так не поступил бы. Отец мог бы уничтожить Афины, но не сделал этого…
Александр в раздумье снял шлем, отвел рукой волосы со своего невысокого влажного лба.
И вдруг вспомнил.
– А храм Диониса?.. – обратился он к этерам, сопровождавшим его. – Разорили?
– О храме Диониса не было ничего сказано, – ответили ему. – Храм Геракла сохранен. Но Диониса?..
Александр побледнел. Как же он мог забыть, что и Дионис рожден в этом городе!
Мгновенно встала перед глазами веселая комната в македонском дворце в Пелле, где на полу, словно ковер, лежит мозаика из речной гальки. Большой темный квадрат, а на нем, как солнечное видение, светлокудрый веселый бог Дионис мчится на пятнистой пантере.
Александр знает в лицо Диониса с самых ранних лет детства, он приходил к этому богу, говорил с ним Дионис был ему другом.
И вот теперь он разрушил его храм! Жрецы говорят, что боги мстительны, даже такие веселые, как Дионис…
– Он не простит мне, – прошептал Александр с тяжелым предчувствием отдаленных, но неизбежных бед.
Стон прошел по Элладе:
– Фивы пали!
И страх, как ледяной ветер, полетел по эллинской земле. Элейцы выгнали было из своей страны сторонников Македонии. Но сейчас они поспешили вернуть их обратно.
Аркадяне немедленно отозвали с Истма свои войска, шедшие на помощь Фивам. И тут же казнили своих правителей, которые послали эти войска.
Этоляне и другие племена уже шли к Александру на поклон, с покорной головой, с мольбой о прощении за то, что они поверили в его смерть, за то, что не остались верны ему Александр прощал их и отпускал: эти народы не тревожили его. Он ждал, что скажут Афины.
Было начало сентября. Созрел виноград, заиграло в кратерах веселое вино. Собрали урожай маслин – главное богатство скудной земли. Обмолотили хлеб.
Жестокая летняя жара, иссушающая тело, уже прошла; успокоенное солнце светило с ласковой щедростью, не обжигая, не изнуряя. Высокая гора над Афинами приняла легкие воздушные очертания, зелень виноградников смягчилась желтизной и пурпуром. И отовсюду из-за холмов в город заглядывало яркое лилово-синее море.
В Афинах еще ничего не знали. Там справляли великие мистерии. Все были заняты служением богам, процессиями, жертвоприношениями…
И вдруг в этот торжественный, праздничный мир ворвались обезумевшие, в растерзанных одеждах люди, бежавшие из разгромленных Фив. Они явились прямо из пекла кровавой битвы в ужасе и отчаянии.
– Фивы пали! Александр разрушил Фивы! Нашего народа больше нет!
Ни для каких дел, ни для каких событий афиняне не оставляли своих мистерий. Даже войну, если она приходилась на этот месяц, они прерывали ради празднества, заключая перемирие.
