Книга Пепельное небо - Джулиана Бэгготт

Я ждал ее так долго, что думал, не придет.

Я мог бы ждать здесь вечно, пусть месяц или год.

Смотрел, как дым с вагонов садится на пути,

Затем ее увидел и начал к ней идти.

Внезапно сильный ветер унес ее наверх,

А я остался камнем стоять тут целый век.

Слезный пепел, слезный пепел в камень заковал,

И стоять мне здесь навеки он предначертал.

Эль Капитан был моложе, когда услышал эту песню, будучи в патруле. Кто-то из солдат сказал:

— Господи, да стреляй уже в него.

Но Эль Капитан отрезал:

— Нет, пускай поет.

Он никогда не забудет эту песню.

Он заходит в кулер и, конечно же, замечает одну «крысу» в клетке, как и было обозначено на карте Прессии. Он думает, что ее можно украсть. Она толстая. В воздухе стоит запах обугленного мяса. Слышно, как Хельмут начинает издавать цокающие звуки, будто подзывая животное.

— Ммммм, — стонет Хельмут.

— Да, да. Ммммм. Но нам нельзя отвлекаться.

Проблема заключается в том, что Эль Капитан не знает, что он ищет. Что-то не так лежит? Это не так легко понять, если вы никогда не были в этом месте. Он видит два выпотрошенных кресла, ящик, металлические стены, перила и крюки. Он берет ведро и помешивает в нем пару почерневших брюк и рубашку, обугленные остатки рюкзака и маленькую металлическую коробочку. Он берет коробочку, открывает ее, она издает странный пиликающий звук и затихает. Он засовывает ее в карман на случай, если она окажется важна.

Затем Эль Капитан ныряет под крюк. Там стоит ящик для обуви.

Хельмут опять принимается цокать языком, призывая животное.

— Заткнись, Хельмут! — кричит Эль Капитан.

Хельмут брыкается, пытаясь достать до клетки зверя, и выводит Эль Капитана из равновесия. Тот падает на колено.

— Черт подери тебя, Хельмут! Что случилось, черт возьми?

Но вдруг он коленом чувствует острый камешек. Эль Капитан поднимается.

На полу лежит украшение. Это сломанная птица с голубым глазом, нанизанная на золотую цепочку. Значит ли это что-то для Прессии? Он очень надеется, что да.

Эль Капитан поднимает украшение и кладет в карман. Затем он осматривает все пространство, которая Прессия указала на карте. Оружия не так много, как говорила она. Возможно, это означает, что Брэдвел и Чистый хорошо вооружились. Он поднимает нож и проводит пальцем по лезвию. Он также подбирает то, что должно было быть электрошокером. Сложив все оружие в куртку, он еще раз вдыхает мясной воздух и выходит.

ПАРТРИДЖ

ДВАДЦАТЬ

— Ты готов был отдать меня им, словно я твоя собственность! — возмущается Партридж. Они с Брэдвелом сидят бок о бок на полу небольшой комнаты, где, как в подвале, куда их привели сначала, вдоль стен свалена коллекция вещей, визуально уменьшающая помещение. Словно матери собирали все, что имело хоть какое-то значение, и накапливали это добро.

— Я не собирался отдавать тебя им. Я собирался торговаться. Это совсем другое.

— Но в обоих сценариях я попадаю к ним.

— Но я отговорил их от этой идеи, разве нет? — Брэдвел стягивает с себя куртку. Рана на плече распухла, но кровотечения нет. Он скатывает куртку, сделав из нее подушку, и ложится на бок.

— Да, они согласились на кусочек меня. В качестве сувенира. Это так мило. Какого черта?

— Ты обязан Прессии жизнью.

— Я не знаю, почему ты воспринимаешь это так буквально. Это выражение пришло оттуда, откуда я родом.

— Эту роскошь ты мог позволить себе под Куполом. Но не здесь. Есть только жизнь и смерть. Каждый день.

— Я собираюсь бороться, — говорит Партридж. — Это инстинкт. Я ничего не могу с собой поделать. Никто не отнимет у меня ни кусочка без боя.

— Я бы не думал так, будучи в компании такой толпы, но ты делай то, что считаешь нужным. — Брэдвел ударяет куртку, словно уплотняя подушку, и закрывает глаза. Через считанные минуты он уже, тяжело дыша, крепко спит.

Партридж тоже пытается уснуть. Он сворачивается на полу, закрывает глаза, но может только сконцентрироваться на неустойчивом храпе Брэдвела. Партридж думает о том, что уж Брэдвел наверняка умеет спать в самых плохих условиях. Партридж, наоборот, всегда просыпался от малейшего шума, который издавал патрулирующий по общежитию учитель, чьих-то голосов на лужайке, звуков вентиляции.

Он то погружается в сон, то дрейфует на поверхности бодрствования — Брэдвел, Прессия, мясное хранилище, здесь и сейчас, мертвая старуха, песни Веселья, матери. Он видит лицо Лиды в темноте возле Выставки Домашнего Хозяйства, слышит ее голос, считающий «раз, два, три». На танцполе она целует его мягко в губы, а он целует ее в ответ. Она отталкивается от него, но на этот раз, словно понимая, словно зная, что видит его в последний раз, затем отворачивается и убегает. Он поворачивается на полу и снова просыпается. Где она сейчас? А затем его сознание снова погружается в сон, и ему снится, что он ребенок. Мать держит его на руках, как на крыльях неся его по холодному, темному воздуху. Шорох перьев, шелест крыльев — или это птицы Брэдвела? Темно ли из-за того, что ночь, или из-за дыма в воздухе?

Ему слышится голос в темноте, «шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…» Лида считает у темных витрин Выставки Домашнего Хозяйства. Но он все-таки проводит пальцем по лезвию. И Лида говорит: «Двадцать».

ПРЕССИЯ

ЗЕМЛЯ

Прессия пытается следить за движущимся ландшафтом, выгибающимися темными пыльными песками, воронками, рябью. Автомобиль наполовину скрывает рекламный щит. Ключ торчит в замке зажигания. Прессия все еще ощущает в себе тяжелые последствия эфира. Она начинает дремать, затем резко просыпается.

Ружье плотно сжато в здоровой руке. Интересно, стало ли ее обоняние острее, раз слух и зрение затуманены. Запах гнили составляет неотъемлемую часть местности. Вспоминаются бледные влажные яйца и устрицы. Прессию снова мутит, и она закрывает глаза, чтобы восстановить равновесие у себя в голове.

С закрытыми глазами она видит картину, как Брэдвел и Партридж обедают за большим столом. Теперь, после того как она увидела дом Ингершипа, подобная картина вполне может оказаться реальностью, но только не для них. Прессия представляет лицо Брэдвела, его глаза, рот. Он смотрит на нее. Он хочет что-то сказать.

Прессия открывает глаза. Светает. На востоке появилась бледная окантовка.

Она все время слышит какое-то шипение, возможно, от движения песка. Если появится холем, она убьет его. Должна убить. Разве это неправильно — убить то, что хочет убить тебя?

Своим затуманенным зрением она видит несколько кусочков взорванных шин, скелет ржавого фургона, а далеко-далеко, когда ветер утихает и пепел оседает вниз, место, где горизонт встречался с серой полоской неба. Где-то там стоит дом, в котором живет Ингершип и его жена, затянутая в оболочку.