Книга Четверги с прокурором - Герберт Розендорфер

Прихлебывая кофе, они рассматривали присутствующих – как мы их назвали? Ах да, компанию бродяг, бездомных, заметно притихших после визита полиции, хоть и носившего явно неофициальный характер.

– Вы не смущайтесь, – предупредил их один из полицейских. – Мы вас не заберем. Разве что если вы тут что-нибудь натворите.

В ответ присутствующие нечленораздельно замычали, однако мычание это носило явно одобрительный характер. Вдруг подала голос рация в стоявшей снаружи машине.

– Внимание! Говорит Изар сто один! Проверьте пивную «Матезер биркеллер», там непонятно почему свет в окнах.

Старший постовой бросился к рации и ответил в микрофон:

– Понял!

А вернувшись в зал, и сам был готов превратиться в соляной столб. Ба! Да мы же в ней и находимся!

Короче, всем присутствующим пришлось отправиться в участок. Для бездомных это было явно не в новинку, проститутки поначалу заартачились, но тоже вынуждены были покориться судьбе. Что касается Бродшельма, тот разорялся во все тяжкие, мол, что такое, в чем мы виноваты, в сочельник таскать порядочных людей в полицию и т. п.

Полицейские ограничились лишь стандартным и лаконичным разъяснением:

– Все это расскажете утром следственному судье.

Нудльбергер проворчал:

– Хорошее Рождество, нечего сказать.

Так и закончился тот сочельник. Жриц любви, Бродшельма и Нудльбергера утром сразу же отпустили – они следственного судью не интересовали. Но Бродшельм места себе не находил.

– Как я объясню жене, что умудрился попасть в мюнхенскую полицию, следуя из Бургхаузена в Регенсбург?

Следственный судья, как ожидалось, воспринял этот вопрос как чисто риторический.

Против бродяг возбудили уголовное дело. Не буду перечислять, в чем их обвиняли, разве что общей картины ради: нарушение неприкосновенности жилища, воровство, мошенничество и так далее. Но не потому этот случай вошел в криминальную историю нашего города, а потому, что он случайно попал к одному из самых умных и остроумных судей верховного суда федеральной земли. Хорошо его зная, я не мог пропустить этот процесс в надежде еще раз насладиться его искрометным юмором. Да и адвокат был тоже по-своему любопытен – из тех, кто некогда составлял клуб завсегдатаев легендарного и канувшего в Лету кафе «Клятвопреступление», так называемого «пивного адвоката». Это прозвище группа адвокатов, как нетрудно догадаться, получила по причине их особой привязанности к пиву, причем исключительно к светлым его сортам. К ним принадлежал и уже неоднократно воспетый мной и во многих отношениях непревзойденный Лукс.

Об этом инциденте поговаривали, и в силу общественного интереса народу в зал судебных заседаний набилось что сельдей в бочке. Взрыв смеха вызвало само зачтение обвинительного заключения, не говоря уже об опросе свидетелей и обвиняемых, особо стоит упомянуть вымученные фразы бедняги Бродшельма и, конечно же, заключительные речи защитников. Если не ошибаюсь, обвинение было предъявлено семерым, таким образом, суд назначил и семерых адвокатов. Луксу выпало выступать последним. Мне тогда еще бросилось в глаза, что, пока звучали заключительные речи шестерых его коллег, он что-то лихорадочно записывал. Нет-нет, конечно же, речь не шла о стенограмме их выступлений, как выяснилось вскоре, когда он вознесся во весь свой могучий рост в величаво колыхавшейся мантии и приступил к чтению своей речи. А речь эта была составлена в стихотворной форме.

Итак, мой подзащитный признал себя виновным

И даже скорее мертв, чем жив…

Примерно в таком духе Лукс начал свои вирши. Далее:

И мой подзащитный глубоко раскаивается

В том, как прошел тот вечер.

Напрашивается смягчающее обстоятельство:

Он взял-то всего пару пфеннигов или марок, а на улице был холодище.

Прошу высокий суд склониться к милосердию,

Вспомнить о тяжелом детстве обвиняемого.

Наказание должно быть, вне сомнения, справедливым,

Но этот человек не потерян для общества

И обещает впредь

Ничего подобного не совершать!

Судья виду не подал, что смущен или удивлен, и уединился в комнате для совещаний, хотя он являлся единоличным судьей и в подобном необходимости не было. По прошествии некоторого времени – ему оно, несомненно, показалось продолжительным, а на самом же деле вовсе таковым и не было – он вернулся и огласил приговор. Почти весь срок был поглощен пребыванием в следственном изоляторе – не помню уж всех деталей, но после этого судья сделал многозначительную паузу и тоже представил свой стихотворный вариант приговора. Некоторые строки я запомнил на всю оставшуюся жизнь, поскольку, несмотря на юмор, они содержали глубокую мудрость, юридическую мудрость, всегда внушавшую мне глубочайшее уважение.

При составлении приговора судья думает:

Не считай никого сбродом

И не воображай, что ты выше всех.

Чаще всего жизнь определяется случайностью,

Кому под суд, кому ходить на воле.

Вот так и закончился «веселый сочельник».

Земельный прокурор сделал паузу, явно всерьез задумавшись, хотя история была, в общем, далеко не трагической, и рассеянно ворошил сигарой в пепельнице.

– У вас такой вид, будто вы заглянули в параллельный мир, – заметил герр Бесслер.

– Вообще-то мне не следовало рассказывать эту историю так, будто она веселая. Было в ней и печальное. Хотя на скамье подсудимых оказались семеро обвиняемых и соответственно семь представителей защиты, в тот вечер в сочельник в погребке находилось восемь человек. Дело в том, что один из них не дожил до этого суда, повесившись в следственном изоляторе…

– Из-за чего? Уж не из-за пустякового ли наказания, которое его ожидало?

– Он не оставил ни записки, ничего. И этого нам уже не узнать.

– На чем заключенные следственного изолятора умудряются вешаться? – вмешалась удивленная хозяйка дома.

– Он, – пояснил земельный прокурор, – проделал жуткую работу: изрезал брюки на тонкие полосы, потом связал их, и получилось нечто вроде веревки. Так он и вышел из положения.

И все, помолчав, направились в музыкальную гостиную.

Вам известно, что я – кошка Мими. А известно ли вам, кто я и что? Вы уж простите, что я, по примеру земельного прокурора, отвлекаюсь то на одно, то на другое, порой забывая о чем шла речь… Это типично для мыслящих кошек. Есть такие, и их немало. Мне кажется, я уже говорила вам об этом, хотя нет, не говорила – кошки не наделены даром речи, – я записала или попросила записать одного посредника, медиума, так сказать… Впрочем, оставим это, а не то я снова полезу в такие дебри, что… Итак, я уже сообщила вам, что кошки потому так много размышляют, что не могут говорить. Говорение отнимает у людей столько жизненной энергии и времени, что для раздумий ни времени, ни сил уже не остается. Такие люди, как герр Галуа, о котором шла речь в свое время, – к сожалению, редкость.