Книга Лабиринт тайных книг - Паоло Ди Реда

Марго видит себя маленькой девочкой. Вот она делает первые шаги на канате, вот под зорким взглядом отца бросается с трапеции. Она смотрит на него и понимает, хорошо ли выполнила очередное упражнение. Достаточно одного взгляда. Ей будет очень не хватать его. Никто больше не скажет ей, правильно она делает что-то или ошибается. Больше у нее не будет защиты, теперь она должна все решать сама. А полеты и прыжки в высоте без страховки так опасны…

— Я не могу подняться на хрустальный корабль, тебе же это позволено. Следи за его ходом, и поймешь, какой дорогой тебе нужно идти, — говорит отец.

Марго ничего не видит. И вдруг неожиданно — свет. Парусник, весь из света, разрывает тьму. И вот он отчаливает. Мир изменится, и ее цирка больше не будет.

11

354 год. Lutetia Parisorum
Юное лицо с бородой, как у старого короля

Юлиан закончил писать и еще раз взглянул за окно — в сторону окруженного рекой острова, который так вдохновлял его. Тот напоминал корабль, готовый сняться с якоря и отплыть в Византию. Он начал писать однажды вечером, когда реку освещала почти полная луна, окрашивая ее серебром. Все это напоминало ему детство, цвет ночи на море в Византии и родную землю, так далеко от которой забросила его судьба. Ностальгия — боль невозможности возвращения. Он должен был оставаться в Париже, чтобы не возбудить ревность Констанция. Но вместе с тем следовало отомстить за отца и вернуться в Византию императором. Галлы его поддержали. Но боль — боль возвращения — подсказывала ему: нужно подождать еще. И тогда он решил начать писать книгу, в которой можно было многое осмыслить: и откровения иерофанта в Элевсине, и все прочитанное у Платона, по полочкам разложившего процедуру проникновения в мистерии, открытую гениальным философом в этом сакральном городе. Платон оформил книгу как указания для посвященных: по его мнению, дорога к познанию истины — неизменной и данной априори — открыта только философам.

Юлиан же считал, что это не так: он постоянно вспоминал о девяти днях, проведенных в одиночестве в пещере Элевсина. Там он понял свою настоящую сущность — он был философом-воином, душа которого никогда не успокоится на достигнутом и которому необходимо постоянно преодолевать себя. Это было его несчастьем, однако и судьбой. Судьбой не такой, как у других. Со своей собственной истиной. Он понял это в пещере Деметры. Нет истины единственной и неизменной, но есть люди со своей уникальной сущностью. Платон хотел сохранить знание как что-то драгоценное и данное немногим, которых он наделял правом и долгом вести за собой других. Юлиан же думал, что право приобщиться к источнику знаний имеет каждый, что истина не существует априори и неизменна во времени, а накапливается постепенно — через опыт, дружеские отношения и общее желание людей действовать вместе. Действовать не в каком-то недосягаемом месте, где все концепции установлены свыше раз и навсегда, а в реальном, полном идей мире. «Платон здесь ошибается, — думал Юлиан. — Представления не могут быть неизменными, они постоянно обогащаются, сравниваются и не могут существовать без людей». Было бы несправедливо, если бы ритуалы посвящения и познания истины были предназначены лишь для избранных. Познание сущности собственной души могло быть полезным каждому человеку, помогало бы ему измениться к лучшему. И самое главное, помогало бы признавать его право быть другим.

«Каждый человек раскрывает перед мистериями свою сущность — то уникальное, что делает его непохожим на прочих, но что проявляется в конце пути и объединяет всех, как братьев. Различия становятся идентичностью, а конец пути — откровением, общим для всех. И чем глубже мы узнаем себя, тем яснее становится: люди созданы, чтобы жить в единстве. В единстве идей и желаний — пусть даже разных, но допускающих возможность сосуществовать в мире…» — так он писал, одновременно осознавая, что судьба поведет его в другом направлении. Он не был свободен — семья предъявляла свои права: кровь, отравившая его брата Галла, начинала влиять и на него самого. Воевать, убивать, захватывать земли и власть. Нет, Юлиан не был человеком, способным следовать таким, казалось бы, ясным истинам, о которых он так много думал и теперь писал. Было бы правильнее доверить их встретившемуся на его пути друиду Аллану Кардеку. Юлиан приказал вызвать того к себе.

Кардек вошел в аскетичную комнату Юлиана со спокойной душой: он знал, для чего был вызван к кесарю, предвидел его судьбу и проклятие. Знал, что душой тот находился на правильном пути, но вместе с тем не был в состоянии освободиться от пут, кровно связывавших его с тем миром, откуда происходил и которому, вопреки своим идеям и идеалам, принадлежал. Юлиан протянул ему фолиант, и Кардеку сразу стало ясно: теперь на него возлагается долг — сохранить и передать потомкам эту Книгу Истины. Он посмотрел на Юлиана, на его юное лицо, обрамленное бородой, как у старого короля, и улыбнулся.

12

10 сентября 2001 года. Башня замка Шомон
Луна, она все ближе

Я сообщаю Даниэль и Раймону о том, что сказала мне Марго Дзубини, а также как мы добрались до башни. Марсель держится в стороне, и я сама подхожу к нему:

— Что случилось, Марсель?

— Мне очень неудобно перед тобой, ведь я тебя обманул.

— Обманул?

— Да. Дело в том, что я хорошо вижу, Жаклин. Я представлялся почти слепым, чтобы следовать за тобой. На самом деле в детстве у меня была макулопатия — в легкой форме. Но сейчас все прошло.

Я растроганно обнимаю его и вижу, что он облегченно вздыхает.

— Жаклин, смотри! Я была права, не поверив внешне убедительным фактам! — восклицает Даниэль, приближаясь ко мне с каким-то листком в руке. — Вот что я нашла в сумке Марго! Читай.

Она показывает мне, и я читаю часть текста, который подтверждает: Жерома Дзубини убила не я. Обнимаю Даниэль:

— Спасибо! Если правда вышла на свет, то это благодаря тебе!

Вижу на ее щеке слезу — всего одну, но она преображает лицо Даниэль. Мы все изменились за это время. Камилла приближается к пюпитру и начинает громко читать.

— Подожди! — Раймон подходит к ней с другой старинной книгой. — Читать следует не эту. Вот Книга Истины. Она дважды пересекла океан, чтобы сегодня оказаться здесь.

Камилла указывает мне на место рядом с собой, улыбкой подбадривая меня участвовать в чтении текста.

— Только Красоты и Добра недостаточно — объединить их должна Любовь. Следуй за своим духом.

Читаю Книгу, и она кажется мне знакомой — очень странное ощущение. Думаю о душах тех, кто за эти дни стал мне близок: Марии Валевской, Фредерика Шопена, Оскара Уайльда, моего отца Джима Моррисона, Марии Каллас. У них у всех общая драма — невозможность соединить красоту и искусство с добром и любовью, неспособность остаться до конца верными своим идеалам и принципам. Вспоминаю слова матери о том, что я, дочь Джима Моррисона и Анн Морсо, должна разорвать этот круг, вернуть эти души в цикл жизни и смерти, освободив их огромную энергию. Не знаю, что конкретно я должна сделать. Следую голосу Камиллы, продолжающей громко читать Книгу. Затем она останавливается. Бросаю взгляд на небо и замираю, пораженная увиденным: луна, она все ближе.