Книга Романтик - Николай Прокудин

* * *

Однажды серым январским днем вбежал в канцелярию радостный старшина.

— Взводный новый прибыл.

— Ура!!! — закричали мы в четыре глотки.

— Наконец-то, будет, кому в караул ходить, не только мне одному, — высказался Ветишин.

— Не Недорозий случайно вернулся? — спросил я и посмотрел на хитрую физиономию «ары».

— Нет, но похож.

— Алкаш? — охнул я.

— Нет, тоже спецназовец!

— Ой, — ойкнул Ветишин и уставился на дверь.

В дверном проеме стоял усатый старший лейтенант, в полевой форме, высокого роста, улыбался приятной улыбкой.

— Старший лейтенант Марасканов! Игорь. Прибыл для окончания прохождения службы в ОКСВА.

— В смысле, для окончания? — удивился Эдуард. — Не из Забайкалья ли?

— Нет, из Кандагара из спецназа. Сослан к вам.

— Опять ссыльный! Ну, почему все ссыльные — к нам? С триппером — к нам, с мениском — к нам, с больной головой — к нам, любителей одеколона — к нам. Доколе! — простонал я. — За что сослали?

— За то, что не сошелся с начальником политотдела во взглядах на комсомольскую работу.

— Политический, вах-вах! — заохал и заулыбался старшина.

— Вот это хорошо! Политических я люблю, сам диссидент и вечный оппозиционер, — обрадовался я и принялся жать руку старлею. — Ник Ростовцев, замполит роты, вот взводный Серега Ветишин, ждет тебя в караулы ходить, это зам. командира роты. — При этом Эдик скривил губы. — Исполняет обязанности ротного лейтенант Грымов. Прапорщики обойдутся без представления, познакомятся сами. Еще один взводный — лишенец, ссыльный — на горе сидит, скоро спустится.

— Сколько в Афгане? — поинтересовался Грымов.

— Полтора года!

— Фью… — присвистнули все.

— Ребята, я за прошлый год еще в отпуске не был, завтра убываю, ждите меня к марту.

— Черт! А караулы? Опять я! — завыл Серега.

— Вай! Один, совсем один, когда Острогин вернется? — передразнил старшина.

— Кстати, Сергей, иди готовь караул! — усмехнулся Грымов.

— Игорь, ну почему ты не отгулял отпуск? — воскликнул я.

— Не дали, я был секретарем комитета комсомола, поссорился с руководством — не переизбрали. Пока переводили с места на место — в пехоту, в дивизию, в полк, — год новый начался. Полтора года в Союзе не был!

— Ну что ж, сегодня принимай взвод, а завтра можешь отправляться. Жили без одного взводного и еще поживем, — грустно подытожил разговор Эдуард.

— Игорь, пойдем, буду твоим гидом, — улыбнулся я.

Вечером мы надули два матраса и легли на пол в ленкомнате. Как уже надоела эта не половая, а напольная жизнь!

— Давно так маетесь? Это какой-то протест? — спросил Игорь.

— Да, в принципе, протест, но о нем никто не знает. В казарме спал пять лет — хватит. Лучше буду упрямо спать на полу, чем позволю себя уравнять с солдатом. Ветишин спит на сейфе, там еще более неудобно, Бодунов — в канцелярии на столе, техник — в БМП, в десанте. Через неделю рейд — мучиться осталось немного.

Только Марасканов пришел, а на следующий день его как не бывало. Когда Острогин прилетел с горы, то принялся громко возмущаться:

— Полк не узнать, роту не узнать, все раскрашено, все обновлено. Так и заблудиться можно.

— Не заблудишься, у тебя всего три маршрута: караул, столовая, полигон. Действуй! — усмехнулся Грымов. — Товарищ старший лейтенант, только не расслабляйтесь, а сразу за дело. Вся жизнь меняется.

Эдик с Сергеем были приятелями до своего назначения, а тут Грымов сразу начал общаться с ним очень официально. На следующий день Острогин получил от Грымова выговор за подготовку караула, через неделю — строгий выговор за беспорядок во взводе.

— Топчет и топит Сережку, как конкурента, претендента на командование ротой. Эдуард-то лейтенант, — высказал предположение Ветишин.

— Может быть, и так, а мой выговор тоже как конкуренту? За внешний вид! Я ему еще устрою выговор, припомню, когда Сбитнев вернется, — зло ответил я.

— Карьерист! — согласился Ветишин.

— Посмотрим, как он на боевых командовать будет. Там видно будет, какой он ротный, — подытожил я.

— Набить бы морду ему, да и дело с концом! — рявкнул Бодунов.

— Бодунов! Ты как прапорщик сиди на своем месте, помалкивай и не суетись. Будем работать как работали, хамить и грубить не будем, дождемся вестей от Сбитнева, надеюсь, вернется, — закончил я разговор.

* * *

Батальон мучили строевыми смотрами пять дней. Все время было что-то не так. Строились, укомплектовывались, расходились, снова строились. Наконец-то вырвались на простор большой дороги. Йя-ха-ха-а-а!

Из полка вышел только наш батальон, немного штабных и разведрота. Поставили нам задачу: вместе с батальоном восемьдесят первого полка прочесать кишлак сразу у входа в Баграмскую «зеленку». Артиллерия дивизии ударила, не съезжая с дороги, мы вошли, «почистили» округу, нашли немного боеприпасов, из кяриза вытащили разобранный ЛТТТТС Забросали все кяризы дымовыми минами. Дымили все колодцы, столбы дыма распространились по ходам сообщений, и вся окрестность под землей превратилась в ад.

Если кто-то из душманов там сидел, то прекратил кашлять, чихать и дышать довольно быстро. Навсегда.

Я сидел у огня, разведенного возле высокой стены в глубине двора. Костров было три: на одном кипела вода, на втором варился суп из курятины, на третьем — плов также с курятиной. Загнанные до смерти куры «умерли от страха» при виде «шурави», как объяснил начальнику штаба батальона капитану Шохину Гурбон Якубов. Сержант Якубов-старший на гражданке работал поваром в ресторане, поэтому умел хорошо готовить, но еще больше любил поесть. Старшим он считался, потому что был крупнее по размерам, а младшим считался другой Якубов — Махмуд, потому что был маленький. Не братья они были, а просто однофамильцы, даже из разных областей.

Якубовы что-то резали, подсыпали в плов и суп, напевали и почти приплясывали вокруг костров.

— Гурбонище! Что ты там подсыпаешь? Отраву?

— Что вы, товарищ лейтенант! Эта спэции, спэции! Понимаете?

— Понимаю! То ты книгу пишешь, а на самом деле донос на нас, то ты гадостью какой-то всех отравить хочешь, а говоришь «специи».

— Шутите или, правда, думаете так на меня?

— Шучу-шучу. Где специи взял?

— Земляк-повар в полку дал, где тут в кишлаке возьмешь? Гурбон продолжал приплясывать и что-то петь:

— Э-э-э. Тулук-кыс. Аших-пыс.

— Что ты там поешь? Что вижу, о том пою?

— Опять смеетесь! Нет, о девушке пою.