Книга След мустанга - Евгений Костюченко

— Половина дела сделана, — сказал Боб. — Осталось дождаться рассвета. Подпалим дом с двух концов.

— Они держали меня в сарае! — лихорадочно блестя глазами, заговорил Рябой. — Там опилки! От пола до потолка, сплошные опилки! Хватит одной спички!

— Погоди. До спичек еще далеко, — остановил его Клейтон. — Сколько у них людей?

— Ну…. Ну, много. Я никого не видел, они мне глаза завязали, когда допрашивали…

— Допрашивали? — Лагранж похлопал по траве рядом с собой. — Присядь. Что ты им рассказал?

— Ничего! Они все спрашивали, кто убил Коннорса, кто приказал, да зачем…. Но я ничего не сказал!

«Врет! — решил Мутноглазый. — Он им выложил все, что знал».

Клейтон потрогал повязку, и Рябой сморщился от боли.

— Что с руками?

— А ты будто не видишь! Еще трогаешь! Полруки оттяпали! А вторую насквозь прострелили! Если опять гангрена начнется, я сдохну! Боб, отвези меня к доктору поскорее!

— Да, медлить нельзя, — озабоченно сказал Лагранж. — Сейчас поедем. Боб, что я могу сказать боссу?

— Ничего не говори. Я сам доложу, когда закончу. — Клейтон сбил шляпу на затылок и вытер мокрый лоб. — И не подумаешь, что март. Припекает, как летом. А ночью зубы стучат от холода. Нет, пока ничего не говори боссу. Ты же сам видишь, если мы полезем, половины людей не досчитаемся. Я договорился. Ночью с ранчо все уйдут. Утром мы его сровняем с землей. И тогда можно будет докладывать боссу.

— Ты хочешь их всех выпустить?

Клейтон сплюнул.

— Скажу тебе так, Джо. Я не хочу их выпустить. Я хочу, чтобы они нас выпустили отсюда живыми и здоровыми. Ты сидишь тут и смотришь издалека. А я говорил с одним из них. Не с самым главным. С простым стрелком. Если там все такие, то нам лучше не трогать их. Пусть уйдут сами. Они обещали уйти, и я им верю.

Лагранж хотел смолчать, но не удержался.

— Может быть, ты им еще охрану дашь? И проводишь до города? Да нет, лучше уж до федерального суда в Форте Смит! Чтобы они рассказали обо всем не маршалу, а самому судье Паркеру!

— Ты не дослушал, — усмехнулся Клейтон. — Да, они обещали уйти. Пусть уходят. Я же не сказал, что они уйдут далеко. Мы их выпустим. И окружим. Несколько залпов с десяти шагов — и готово.

— Поступай как знаешь. — Лагранж поднялся с песка. — Рябой, ты с конем-то справишься? Возьми вон ту серую кобылу. Она как раз без хозяина осталась.

— Раненых забери с собой, — сказал Клейтон.

— Да не буди их. Сами доберутся, когда отоспятся.

* * *

Рябой сгорбился в седле, намотав повод на обрубок руки. В зубах у него торчала сигара, что не мешало ему непрерывно говорить.

Лагранж подумал, что защитникам ранчо не пришлось слишком сильно пытать калеку, чтобы развязать ему язык. Люди вообще не любят боли, а такие, как этот ублюдок — особенно. С каким наслаждением он затягивается! И какая гримаса неподдельного ужаса появилась на его роже, едва Клейтон коснулся повязки на руке…

Да, он все выболтал. Вполне возможно, он рассказал им не только про убийство Коннорса. На свою беду, Рябой знал слишком много.

Сам беглый, он не раз ходил на железную дорогу, чтобы устраивать побеги другим. Таким способом на ранчо Форсайта исправно поступали дешевые и сговорчивые работники.

Мог он проболтаться и насчет тайных стоянок для ворованного скота. Федеральный маршал дорого бы заплатил за такие сведения. Впрочем, еще дороже заплатила бы индейская полиция — краснокожие обожают перехватывать краденое. По их понятиям, то, что отнято у вора, не имеет владельца.

А еще Рябой знал о том, как Форсайт готовится к аукционам, на которых выставляют пастбища. И если он рассказал об этом…

Все земли Оклахомы были поделены федеральным правительством на две части — одну отдали под заселение, другая осталась в распоряжении индейцев. И каждый индейский вождь получал деньги за то, что пускал на свою землю тех, кто мог ее использовать. Шахты и железные дороги уже давно исправно отчисляли налог в индейскую казну. Теперь дошла очередь и до пастбищ.

В апреле все пастбища будут выставлены индейцами на аукцион. И кто больше заплатит, тот и получит самые выгодные участки. А потом откроет их — за гораздо более высокую цену — для скотоводов из соседних штатов.

До сих пор здесь паслись только стада местных мясных баронов. На тучных лугах Оклахомы скот прибавлял в весе гораздо быстрее, чем под знойным солнцем Техаса. Многие техасцы пригоняли сюда бычков и раньше. Была только одна небольшая проблема — получить свой скот обратно. Некоторые места пользовались дурной славой, потому что стада там редели чуть не вдвое.

Затея Скотта Форсайта состояла не только в том, чтобы сбить цену на район, где находилось его ранчо. Он хотел, чтобы сюда, в долину Волчьей реки, никто не осмелился бы направить стада.

Чего боятся скотоводы? Угонщиков, болезней и индейцев. Индейцев — в последнюю очередь, потому что среди них почти не осталось бунтовщиков.

Болезни? Да, есть участки, зараженные ядовитыми травами. Попадаются и луга, на вид весьма приятные и безопасные, но после пребывания на них скотина вдруг начинает резко худеть и валиться с ног. Почти все такие места уже были известны.

Что же касается угонщиков, то те, кто сдавал пастбища в аренду, могли включить в цену и стоимость охраны. А могли и не включить, если владелец стада сам отправит с ним вооруженный отряд.

Так или иначе, но лишние проблемы не нужны никому. И если один и тот же район вдруг «прославится» и болезнями, и угонами, и индейским бунтом — в него никто не сунется. Только об этом и мечтал Скотт Форсайт.

Правда, делясь своими замыслами с Мутноглазым, босс никогда не пояснял, почему он так стремится к одиночеству. Места в долине хватило бы еще на десяток таких скотопромышленников, как он, и коровам не пришлось бы тесниться. Но разве нормальный человек способен понять богачей?

И Лагранж не задумывался о том, чего не мог понять. И вопросов лишних не задавал. Босс ставил перед ним простые и ясные задачи. Ну, скажем, не всегда простые. Но всегда — ясные.

Он повернулся к Рябому.

— Ты говоришь, они спрашивали тебя о Коннорсе?

— … Они думали, что я сплю, а я все слышал… Что? Да, они ведь его дружки. Говорят, нам плевать, чья пуля попала в него. Нам, говорят, надо знать, кто послал вас на это дело. Только я им ничего не сказал!

— Ты молчал? Как тебе это удалось? Я бы не выдержал, — признался Мутноглазый. — Меня как-то ранило в руку. Да и раной-то не назовешь — пуля содрала кожу на запястье. Но я выл от боли. Честно признаюсь, выл. На стенку кидался. И если б меня кто-то схватил тогда за раненую руку, я бы ему маму родную выдал, не то что каких-то подонков…

— Я никого не выдал, — процедил Рябой. — Джо, мне не нравятся такие разговоры. Мне много чего не нравится. Те, кого я считал друзьями, кинули меня подыхать от гангрены. Я мог бы назвать их имена еще тогда, когда меня нашли в берлоге. И поверь, люди Коннорса живо разобрались бы с ними…