Книга Заговор Важных - Жан д'Айон

Луи посмотрел на Гофреди, и тот в знак согласия кивнул головой. Тогда Фронсак решился.

— Идемте, сударь, — вымолвил он. — Я поеду с вами к господину Конде. Гофреди и Бувье, вы тоже уходите, идите в контору. Здесь они никого не найдут. А чтобы не вводить никого в заблуждение, распахните настежь все двери!

И они направились к выходу.

Поездка в карете принца показалась Луи бесконечной. Дворец Конде стоял на левом берегу Сены, на месте современного театра Одеон. Единственным напоминанием о нем сегодня является улица Месье-ле-Пренс и улица Конде, прежде проходившие вдоль фасада дворца. За тридцать лет до описываемых событий на земле, граничившей с обнесенной рвами крепостной стеной Филиппа Августа, герцог де Рец построил огромный дворец. Улица Месье-ле-Пренс тогда называлась улицей Сен-Мишель, а после того, как Конде купил дворец, построенный де Рецем, улицу стали называть улицей Фоссе-Месье-ле-Пренс.

Марсильяк задремал, а Луи вспоминал все, что ему известно о Конде, чтобы, очутившись в их доме, не совершить какой-нибудь бестактности. Он знал, что дворец Конде считался одним из самых роскошных и просторных в Париже. Знал, что принц снискал себе дурную репутацию, прослыл развратником, ничтожеством, хищником, неразборчивым и злопамятным, но супругу его высоко ценили при дворе, и она была очень близка к королеве. Брак ее, возможно, стал одной из причин смерти короля Генриха. В самом деле, тридцать пять лет назад Старый Волокита влюбился в пятнадцатилетнюю Шарлотту Маргариту де Монморанси и, желая удержать ее подле себя, заставил выйти замуж за сына своего кузена Конде, извращенца и гомосексуалиста, которого считали плодом преступной связи его матери с юным пажом. Генрих полагал, что, если он выдаст прекрасную Шарлотту Маргариту замуж за такое чудовище, никто не упрекнет его, если он соблазнит ее.

Увы, принц, прежде любивший только мужчин, неожиданно влюбился в собственную жену и вместе с ней бежал в Брюссель! Придя в ярость, король решил начать войну, чтобы заполучить обратно красавицу, которую он уже считал своей собственностью.

Равальяк положил конец этой авантюре. Тогда многие говорили, что супруга короля Мария Медичи, обеспокоенная собственным будущим, ибо Генрих намеревался развести принца и жениться на хорошенькой Шарлотте Маргарите, сама вложила кинжал в руку убийцы!

После гибели Генриха IV Генрих Конде, вернувшись ко двору, немедленно ввязался в заговор против юного короля и попал в тюрьму. В камере они с супругой зачали своего первого ребенка, умершего при рождении. Сегодня Шарлотта Маргарита считалась одной из лучших подруг королевы и госпожи де Рамбуйе. Происходя из рода Монморанси, она гордилась своим именем и происхождением еще больше, чем сами Конде, и постоянно напоминала, что ее предок Монморанси некогда носил титул первого христианского барона Франции. Позорная смерть на эшафоте ее обожаемого брата, поднявшего поистине детский бунт против кардинала, потрясла ее. Она постоянно требовала отмщения, призывала кары на голову Шатонефа, бывшего в то время хранителем печати, и убедила супруга выступить против госпожи де Шеврез, добивавшейся возвращения к власти бывшего министра. Поэтому сегодняшняя борьба велась также и в интересах принца.

Принц давно перестал участвовать в заговорах. Поняв, что выиграет гораздо больше, если примкнет к лагерю победителей, он сблизился с королем и кардиналом. Впрочем, поговаривали, что он, воспользовавшись смертью своего шурина, захватил большую часть его имущества.

Сейчас Конде был богат, а сына воспитал так, словно тому предстояло стать королем Франции. Бофор со своими присными мешал его честолюбивым планам, тем более что сын Вандома ни в чем не походил на сына Конде: первый был красив, глуп и неграмотен, второй некрасив, умен и прекрасно образован.

— Приехали, — произнес Марсильяк, прервав размышления Луи.

Действительно, они уже въезжали во двор особняка. Выйдя из кареты, принц в сопровождении лакея повел молодого нотариуса в большую гостиную. Во дворце Конде Марсильяка хорошо знали, и слуги, встречавшиеся на пути, низко им кланялись.

В просторной, великолепно обставленной комнате им пришлось довольно долго ждать. Ни один из них не проронил ни слова. Наконец вошел принц Конде.

Среднего роста, Генрих Конде сутулился, как старик. Его простой костюм голландского сукна лоснился от грязи и потерся от старости. Из-под расстегнутого камзола виднелась сорочка, вся в пятнах. Небритый, с тревожным взором покрасневших глаз, с жирными волосами и крючковатым носом… Внешний вид принца не внушал ни симпатии, ни уважения.

Однако не стоило судить о принце по его одежде. Отец герцога Энгиенского действительно отличался редкостной небрежностью, нечистоплотностью и скупостью, но при этом он в полной мере обладал твердостью характера, гибким умом, удивительной способностью выносить верные суждения, а главное, разносторонними талантами, служившими ему в любом деле. Недооценивать принца не следовало ни в коем случае.

Всю его жизнь Ришелье не спускал с него глаз, не давал ему свободы действий, и принц все свое честолюбие перенес на сына, образованием которого он руководил лично, ибо мечтал когда-нибудь увидеть его на троне королей Франции. Он согласился приютить беглеца, которого преследуют враги, отнюдь не из сострадания — это чувство было ему неведомо, — а только лишь из-за того, что беглец по имени Фронсак мог оказаться полезным для его собственных далеко идущих планов.

Уставившись на Луи маленькими покрасневшими глазками, он обратился к нему сухо и нелюбезно:

— Сударь, по настоянию господина де Марсильяка, друга моего сына и королевы, я согласился принять вас и оказать вам покровительство. Насколько я понял, за вами гонятся убийцы из шайки Вандома и Шеврез, поэтому я рад приветствовать вас у себя в доме. — И он саркастически усмехнулся, широко раздвинув в улыбке бесцветные губы и обнажая черные гнилые зубы, после чего продолжил: — Я знаю, вы знакомы с моим сыном и он относится к вам с уважением. Однако в своем нынешнем положении я не могу открыто противостоять… Важным.

Прервавшись, он выжидающе поглядел на Луи из-под полуприкрытых век. Молчание становилось тягостным. Луи не осмеливался произнести ни слова, опасаясь, что в конце концов принц откажет ему в убежище.

— Следовательно, я спрячу вас, но на определенных условиях. Вы дадите мне слово, что не станете покидать дворец. Я предпочитаю, чтобы вы не покидали даже этаж, где вы станете жить. Рядом с вашей комнатой находится большая библиотека, она поможет вам скоротать время. Можете писать своим близким, но ни под каким видом не сообщайте им, где вы находитесь. Речь идет не только о вашей безопасности, но и о моей. — Очередная саркастическая улыбка. — Вы не имеете права ни принимать посетителей, ни получать письма. Когда мой сын вернется после кампании, а это, без сомнения, будет в следующем месяце, мы вместе примем решение, как нам поступить с вами.

— Я согласен и остаюсь вашим должником, монсеньор, — поблагодарил Луи, встревоженный последними словами принца.

Он прекрасно понимал, что является всего лишь пешкой в чужой игре и, если понадобится, принц легко пожертвует этой пешкой для достижения окончательной победы.