Книга Славянский кокаин - Фридрих Незнанский

Финансовое неблагополучие сильно ударяло по самолюбию Валентина. Он уже привык быть первым везде и получать все. Деньги были необходимы. Бакатин быстро сообразил, что они приносят с собой девяносто процентов жизненного успеха. Он метался, как голодная собака в поисках куска мяса, пытаясь хоть где-нибудь найти неиссякаемый живительный денежный источник. И такой конечно же нашелся.

Сева Парфенов — первый мытищинский хулиган, не доучившийся все в той же одиннадцатой школе, — по странному стечению обстоятельств являлся одним из близких друзей положительного кристального Бакатина. Он был хорош собой, пользовался сумасшедшим успехом у противоположного пола, занимался сомнительными делами, всегда был при деньгах и в окружении многочисленной свиты. Вокруг него вились какие-то сомнительные типы, смотрящие ему в рот и готовые выполнить любое приказание. Парфенов был жутким модником и на общем сером фоне выглядел, как английский аристократ, случайно в легком подпитии забредший в портовый бар. У него всегда была лучшая одежда и дорогие американские сигареты. Он всегда заказывал лучшую выпивку и имел самых красивых женщин. Никто не понимал, чем он занимается и как зарабатывает на жизнь. Люди, знающие его, разделялись на две равных части. Одна половина искренне восхищалась им, другая люто ненавидела, равнодушных не было. Вокруг него все время возникали сплетни, слухи и домыслы. Рассказывали о какой-то несчастной девушке, дочери высокого номенклатурного работника, наложившей на себя руки из-за несчастной любви к Парфенову. Знающие люди туманно намекали на немыслимые Севины связи и влиятельные знакомства. Парфенов не пытался ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи — хранил молчание. Только иногда, если кто-то заводил подобный разговор в его присутствии, загадочно и многозначительно улыбался.

Дружба Севы и Бакатина была странной. Никто не понимал, что может их связывать. Они были полными противоположностями друг друга, имели разные интересы, положение в обществе и круг знакомых. Но в одном они, пожалуй, все же были похожи — оба считались первыми и лучшими в своем окружении. Впрочем, дружба их была не явной, внешне казалось, что их связывают небрежно-приятельские отношения. И даже ближайшие друзья Валентина — Груздь и Коля Мишин — не были осведомлены о том, насколько тесные отношения связывают Бакатина с Севой. На этой конфиденциальности настоял Сева, Бакатин не понимал зачем, но пожал плечами и перечить не стал: ну что ж поделать, раз у его приятеля такой бзик. Если бы Валентин оказался тогда чуть проницательней и сообразил, что происходит, если бы он был чуть меньше зациклен на себе, любимом, если бы он заметил, что Сева уже поймал на крючок Мишина, то кто знает, в каком бы направлении повернула эта история…

И еще была одна особенность. Подобные же отношения связывали Парфенова с Никитой Доморацким, еще одним недавним приятелем Груздя и Мишина.

А пока что, хоть дружба молодых людей и держалась в тайне, но Бакатин частенько бывал в компании «морально разлагающейся молодежи» и, надо заметить, получал от этого удовольствие не меньшее, чем во время комсомольских слетов.

— Знаешь, — разоткровенничался однажды Бакатин. — Я никогда не думал, что где-то существует такая жизнь. Я смотрел на своих родителей, и мне становилось жутко от сознания того, что я также могу прожить всю жизнь. Радуясь нищенской зарплате в сто двадцать рублей и покупая раз в месяц батон сырокопченой колбасы. Ходить раз в две недели в кино, встречаться с друзьями по воскресеньям, расписать жизнь на двадцать лет вперед и радоваться от возможности стабильного существования. Застрелиться можно, правда? Мне повезло, что я оказался в комсомоле, здесь совсем все по-другому. По-настоящему.

— Дело не в твоем вшивом комсомоле, — презрительно усмехнулся Парфенов в ответ.

— А в чем же? Кем я был до этого? Отличником Бакатиным? Председателем комсомольского собрания? Большая честь! А сейчас у меня есть почти все. Я многое могу и многое получаю. В чем же еще может быть дело?

— Есть такое сладкое слово — «власть». Понимаешь меня? — начал Сева, и глаза его загорелись нехорошим огнем. — Это слово делает из людей королей и слуг. Если у тебя есть власть, будь уверен, будет и все остальное. Все вокруг будут стелиться ковровой дорожкой у тебя под ногами. Сотни людей станут умолять оказать им услугу и обещать отблагодарить. Будут деньги, будет положение в обществе, будут друзья. Все будет, одним словом. Но главное не это. А знаешь что?

— Что? — прошептал Бакатин, завороженный Севиным монологом.

— Страх. Тебя будут бояться. Будут трястись при одном только упоминании твоего имени, дрожать от случайного взгляда, обращенного в их сторону.

— Так что хорошего в том, что тебя боятся? — недоумевал Валентин.

— Ох, Валя, — снисходительно улыбнулся Парфенов. — Страх — это страшная сила. Страх делает из людей рабов, безмолвное, бестолковое стадо, которое молится на тебя, подчиняется тебе, готово выполнить любое приказание. А это здорово. Но есть одна опасность…

— Какая? — Парфенов начинал пугать Валентина.

— Опасность сдать позиции, потерять контроль, упустить бразды правления из рук. Стадо не прощает своего страха. Оно почувствует твою слабость, даже минутную, и сметет с лица земли, затопчет копытами, разотрет в порошок. Так что шагай осторожно, Бакатин, потому как дело тут не в месте работы, а во внутренней силе человека, в его личностных ресурсах, магнетизме, если хочешь. Вот такая теория. — Сева дал понять, что разговор окончен.

Бакатин не до конца воспринял Парфенова, но этот разговор надолго засел в его голове. Он часто думал о нем, и мороз пробирал Валентина до костей, когда в его памяти всплывал странный горящий взгляд Севы.

Однажды Сева, прослышав про финансовые трудности приятеля, предложил Бакатину схему, простую, как теорема Пифагора, и выгодную, как патент на изобретение колеса. Всего лишь одно слово несло в себе и златые горы, и реки, полные вина. И слово это было просто и тривиально до неприличия — «фарцовка». Это было рискованно, опасно, попахивало статьей, но Валентин согласился не раздумывая, целиком положился на более опытного приятеля и приготовился быть лицом исполнительным.

Парфенов быстренько разыскал несколько единомышленников, составил из них цепочку, каждое звено в которой прочно цеплялось за следующее, но понятия не имело о других. Затем Сева определил круг клиентов и запустил механизм. Он, сначала тяжело вращая лопастями, постепенно разошелся и вскоре завертелся как бешеный.

Бакатину в этом механизме была уготована скромная, но ответственная роль. Он был винтиком, договаривающимся с проводниками поездов западного направления, водителями аэропортовских автобусов и мелкими работниками посольств дружественных нам стран. Проводники за определенную сумму пускали Валентина в вагон с иностранными туристами за пару остановок до Москвы, водители автобусов останавливали машину в пятистах метрах от здания аэропорта, давая Бакатину возможность договориться с пассажирами о покупке вещей, а посольские уборщики и электрики предлагали хозяевам выменять сигареты, зажигалки и прочую штампованную ерунду на русские сувениры. Валентин тоннами скупал матрешек, деревянные ложки, шапки-ушанки и даже валенки. Путем несложных манипуляций получал взамен их французские духи, ношеные американские джинсы, женские нейлоновые колготки и всякий западный ширпотреб. Еще двое брались за реализацию товара. Оптовых покупателей (случались и такие) каким-то образом находил сам Парфенов. А вылавливание состоятельных дамочек, охотившихся за модными тряпками, богатеньких старушек, рыскающих по магазинам в поисках подарка для любимого внука или мужа-генерала, ложилось на плечи других.