Книга Антарктида. Четвертый рейх - Богдан Сушинский

Впрочем, вглядываясь в пейзажи гор на рассвете или «гор в полночь», доктор Микейрос не столько поддавался настроениям своего восприятия, сколько пытался проникнуть в тайну Анд, в ту их великую тайну, которая вобрала в себя многие тайны индейских племен, издавна живших на склонах этих гор, тайны индейских цивилизаций.

Да, Микейрос, человек, которого уже давно считали чудаком, горным отшельником и просто сумасшедшим (каждый по-своему, исходя из собственного понимания жизни и увлечений доктора Микейроса, а также восприятия теорий, которые он выдвигал, распространял и всячески отстаивал), — искал разгадки этих тайн. И, возможно, когда-нибудь, размышлял он, когда ученые сумеют расшифровать все то, что закодировано на плитах, свезенных сюда из отдаленных уголков Анд и всего континента, его увлечение будет признано неоценимой услугой человечеству. Вот только произойдет это — пророчествовал он — нескоро.

А пока что за Микейросом прочно закрепилось прозвище, которое дал ему один из журналистов столичной газеты — Собиратель Священных Плит. И прозвище это доктор воспринял как некий рыцарский титул.

* * *

Молния обожгла вершину горы, очертаниями своими напоминавшую обессилевшего, завалившегося на крыло кондора, и Микейрос напрягся, ожидая, что вслед за ней над перевалом разразится гром. Так, напрягшись, он ждал почти минуту, однако в горах по-прежнему оставалось тихо.

Уже убедившись, что раскатов грома не последует, он еще долго стоял, запрокинув голову и крепко сжав зубы, и ждал, как солдат — разрыва очередного снаряда. Но вдруг какое-то инстинктивное ощущение опасности заставило его оглянуться и не подвело: Микейрос сразу же заметил фигуру человека, который, обходя дом, направлялся прямо к нему.

Фигура показалась ему незнакомой, не мог он разглядеть и лица этого широкоплечего, плотного телосложения человека, что, наклонив голову, упрямо, словно буйвол на крутую гору, поднимался на самую высокую точку плато, на которой стоял Микейрос. И с каждым его шагом, медленным, тяжелым, в душе доктора Микейроса все явственнее нарастала тревога.

Нет, не то чтобы его удивило само появление здесь незнакомца. Хотя образ жизни доктора очень напоминал отшельнический, однако жил он не так уж одиноко. Как-никак, почти все лето под одной крышей с ним находилась сеньора Оливейра, которая была для него и женой (несмотря на то что брак они так и не зарегистрировали, и вообще, закон никоим образом не связывал их обоих), и личным секретарем. Кроме того, сюда время от времени наезжали его коллеги из разных университетов Перу, Колумбии и Боливии, не говоря уже о друзьях-альпинистах, которые обязательно останавливались в «Андском Гнездовье», прежде чем отправиться в очередной поход в горы. Этот дом служил им и музеем гор, и отелем, и альпинистским лагерем.

Кстати, возвращаясь из похода, кое-кто из них прибавлял к коллекции доктора Микейроса одну, а то и две каменные плиты, на которые натыкался где-нибудь в далеких горных селениях или в погибельных ущельях. Если же по тем или иным причинам они не могли принести найденные ими плиты, то оставляли листки из своих дневников, на которых были срисованы виденные ими пиктограммы. Там же указывались ориентиры тех мест, в которых эти плиты были обнаружены.

Впрочем, не всегда те, кто наведывался сюда, были его знакомыми. Некоторые приходили по рекомендациям друзей. Другие просто узнавали о его существовании из прессы и, не желая упускать случая, наведывались к Собирателю Священных Плит со своими «тысячами извинений».

Сам Собиратель тоже в душе радовался появлению здесь любого странника. Неважно, что сам он был человеком неразговорчивым и даже замкнутым. Все равно старался делать все возможное, чтобы гости не чувствовали себя у него неуютно, сумели отдохнуть и хотя бы бегло ознакомиться с забытыми письменами, оставленными Бог знает кем и когда на этих «каменных пергаментах» седой древности.

Так было до сих пор. И пока что обходилось без особенных приключений. Но этот человек… Кто он? Почему так угрюмо и обреченно бредет он сюда? Какие мысли угнетают его, какие порывы души ведут к «Андскому Гнездовью» и вообще в горы? И почему, наблюдая за ним, он, Микейрос, ощущает все возрастающее беспокойство?

Вот незнакомец совсем близко. Теперь доктор Микейрос мог убедиться, что человек этот мощного телосложения, с плечами и ручищами штангиста-тяжеловеса. И лицо огрубевшее, с несколько необычными чертами: не индеец, не европеец, но и не метис. Возможно, японец? Нет, скорее индус или непальский шерп. Он остановился в нескольких шагах от хозяина «Андского Гнездовья» и с минуту молча изучал его. Но и Микейрос тоже получил возможность получше разглядеть его. Да, скуластое, туго обтянутое красновато-желтой кожей лицо, пронизывающий взгляд больших черных глаз — утомленных, но тем не менее завораживающих.

— Вы и есть владелец этого дома? — негромко спросил пришедший, глядя при этом куда-то в сторону далекой вершины. Он говорил по-английски, но с заметным непривычным акцентом.

— Я. Все зовут меня доктором Микейросом. Так же можете звать и вы. Но сначала представьтесь и объясните, что привело вас сюда. — Доктор вынул изо рта давно погасшую трубку и настороженно ждал ответа. Даже очень хорошо разглядев этого пришельца, он нисколько не успокоился. Было что-то настораживающее в его фигуре, поведении, языке… Само присутствие его порождало какое-то подсознательное предчувствие чего-то необычного, а возможно, и страшного.

— Мое имя ничего не скажет ни вам, ни вообще жителям этой страны. — В голосе гостя — ни усталости, ни волнения. К тому же, пришельца, кажется, нисколько не волновало то, как хозяин этого пристанища воспринимает его появление. — Обращайтесь ко мне «господин Оранди», если вас это устроит.

34

Октябрь 1943 года. Германия.

Замок Викингбург на побережье Северного моря.

Трубку фюрер бросил на рычаг, не попрощавшись. Однако Дениц еще несколько секунд стоял над аппаратом с трубкой в руках, словно не верил, что Гитлер может вот так положить трубку, не сказав еще чего-то очень важного, ради чего, собственно, и затеял весь этот разговор. Наконец, словно бы очнувшись после гипнотического внушения, гросс-адмирал положил трубку и как-то растерянно, скрывая неловкость, улыбнулся.

Он вдруг вспомнил, как однажды стал свидетелем телефонного разговора министра иностранных дел Риббентропа с Гитлером. В конце этого разговора Риббентроп вдруг резко поднялся с кресла, низко поклонился аппарату и произнес: «Благодарю вас, мой фюрер, за то, что выслушали. У меня все».

Дениц тогда мог дать голову на отсечение, что к тому времени фюрер свою трубку уже положил. А еще в те минуты он вдруг почувствовал, что не потерял детской привычки чувствовать себя неловко за поступки других людей еще сильнее, нежели за свои собственные.

Так вот теперь он пытался представить себе, как чувствовал себя при их разговоре с фюрером коммодор Вилли Штауф.

— …И вы, Штауф, имели неосторожность при всем этом присутствовать, — произнес Дениц, стараясь не смотреть при этом на командира «фюрер-стаи».