Книга Отраженная в тебе - Сильвия Дэй

— Хорошо. — Доктор указал рукой на диван. — Значит, у нас имеется возможность поговорить наедине. Есть что-нибудь такое, что вам особенно хотелось бы обсудить до его прихода?

Устроившись поудобнее и собравшись с духом, я рассказала доктору Петерсену о нашей поездке в Северную Калифорнию и произошедших в последующую неделю необъяснимых мучительных переменах.

— Я просто в полной растерянности. Ничего не понимаю. Ощущение такое, будто у него затруднения, но мне решительно не удается до него достучаться. В эмоциональном плане он полностью от меня отгородился. Кроме того, меня беспокоит, что перемена в его поведении может быть связана с Коринн. Всякий раз, когда мы натыкались на подобную стену, это случалось из-за нее. — Я заметила, что при этих словах нервно сплетаю пальцы, вспомнила мамину привычку скручивать носовые платки и усилием воли заставила свои руки расслабиться. — Складывается впечатление, будто она имеет на него особое влияние, от которого он не в силах освободиться вне зависимости от его отношения ко мне.

Доктор Петерсен оторвал взгляд от клавиатуры:

— Он не говорил вам о намерении отменить встречу во вторник?

— Нет. — Эта новость стала для меня еще одним ударом. — Ничего не говорил.

— И мне тоже. Сомневаюсь, чтобы такое поведение было для него характерно, так ведь?

Я покачала головой. Доктор Петерсен скрестил руки на коленях.

— Временами у кого-то из вас или у обоих могут случаться небольшие возвраты к прошлому. Этого следует ожидать, учитывая природу ваших отношений. Вы сосуществуете не просто как пара, но как индивидуальности, способные составить пару.

— Однако я с этим справиться неспособна, — со вздохом вырвалось у меня. — Не могу я вот так легко меняться, меня это с ума сводит. Письмо, которое я ему послала… Это было ужасно. Все чистая правда, но ужасно. А ведь у нас бывали по-настоящему прекрасные мгновения. Он говорил мне… — Я замолчала, перевела дух, а когда заговорила снова, голос мой звучал хрипловато. — Он говорил мне ч-чудесные слова. Не хочу, чтобы эти дивные воспоминания затерялись среди множества отвратительных. Я даже думала о том, не стоило ли мне бросить все это раньше, но теперь уже не могу, хотя бы потому, что обещала ему — и себе самой — не пускаться больше в бегство. А стоять на месте и бороться до конца.

— Это то, над чем вы работаете?

— Да. Да, именно. И это нелегко. Потому что некоторые из его действий… вызывают у меня такую реакцию, какой я научена избегать. Ради собственного здравого рассудка! В каком-то смысле можно сказать, что я получила наилучшую наводку, но это не сработало. Верно?

— А что, по-вашему, могло бы быть хуже всего? — наклонив голову набок, спросил доктор Петерсен.

— Это вы меня спрашиваете?

— Да. Каков, на ваш взгляд, наихудший сценарий?

— Ну… — Я пошевелила пальцами. — Он продолжает отдаляться, что заставляет меня льнуть к нему все сильнее, теряя представление о собственном достоинстве. А кончается все тем, что он возвращается к своей прежней жизни, а я к психотерапии, пытаясь снова вправить себе мозги.

Доктор Петерсен пристально посмотрел на меня, и что-то в его настороженном внимании побудило меня сказать:

— Боюсь, что, когда придет время, сам он не отпустит меня, а я не смогу освободиться. И вместо этого, буду отчаянно цепляться за тонущий корабль и отправлюсь на дно с ним вместе. Мне просто хотелось бы верить, что он сможет положить всему конец, если дело дойдет до этого.

— Вы считаете, это должно случиться?

— Не знаю. Может быть. — Я оторвала взгляд от часов на стене. — Но, принимая во внимание тот факт, что уже почти семь, а его нет и, похоже, уже не будет и он даже не счел нужным кого-то из нас предупредить, это вполне вероятно.

* * *

С ума сойти, но я совершенно не удивилась, увидев без четверти пять поджидавший меня на улице «бентли». А вот водитель, выбравшийся из машины, как только я вышла из дома, был мне незнаком. Он был гораздо моложе Энгуса, лет тридцати с небольшим. Карамельного цвета кожа, темные волосы и глаза выдавали в нем латиноамериканца.

— Спасибо, — сказала я ему, когда он обогнул машину спереди, — но я лучше возьму такси.

Услышав это, ночной швейцар вышел из дверей на улицу, чтобы поймать для меня машину.

— Мистер Кросс велел доставить вас в аэропорт «Ла Гуардия», — произнес водитель.

— Можете передать мистеру Кроссу, что я не заказывала у него транспортные услуги и впредь не намерена. — Уже направившись к такси, остановленному для меня швейцаром, я повернулась и добавила: — И вообще, пошел он на хрен!

Я нырнула в такси и, когда машина тронулась, откинулась на сиденье.

* * *

Едва появившись в зоне безопасности, Виктор Рейес тут же привлек к себе внимание. Шести футов ростом, ладный и хорошо сложенный, он держался с уверенностью человека, привыкшего носить жетон, и то и дело посматривал по сторонам, оставаясь полицейским, даже когда не находился при исполнении служебных обязанностей. Он был в синих джинсах и черной рубашке, на плече висела спортивная сумка. Волосы у него были темными и волнистыми, а глаза темно-серыми, как у меня. Выглядел он по-настоящему круто, в духе «скверных парней», и я всегда пыталась представить, как смотрелась эта парочка: он и хрупкая надменная красавица, моя мама. Живьем я их вместе не видела ни разу, даже на фотографиях, а мне очень, очень того хотелось. Хотя бы разок.

— Папа! — закричала я, махая рукой.

Заметив меня, он просиял и расплылся в широкой улыбке.

— А вот и моя дочурка. — Он подхватил меня в объятия, приподняв над полом. — Я чертовски по тебе соскучился!

У меня полились слезы, и с этим решительно ничего нельзя было поделать. Встреча с ним оказалась последней эмоциональной соломинкой.

— Эй! — встряхнул меня папа. — Это что еще за слезы?

Я крепко обняла его за шею, радуясь тому, что он со мной, и зная, что все остальные проблемы и затруднения, сколько бы ни было их в моей жизни, пока мы вместе, отступят на второй план.

— Я тоже чертовски по тебе скучала, — произнесла я, хлюпая носом.

Взяв такси, мы поехали ко мне. По дороге отец расспрашивал меня о нападении на Кэри, причем вопросы задавал, похожие на те, что задавали детективы, приходившие в больницу. Я всячески поддерживала разговор, стараясь отвлечь его этой темой, но не больно-то преуспела.

Орлиные глаза папы отметили как сверхсовременную стеклянную отделку кирпичного фасада, так и наличие швейцара, который открыл нам дверь, почтительно поднеся пальцы к фуражке. Не обошел отец вниманием и пост консьержа, а пока мы ждали лифт, покачался туда-сюда на каблуках.

При всем этом папа не сказал ни слова, а его лицо оставалось бесстрастным, как у игрока в покер, но я-то знала: он прикидывал, сколько может стоить подобное гнездышко в таком городе, как Нью-Йорк. Ну а попав в квартиру, он мигом оценил размер помещения, огромные окна с потрясающим видом на город и то, что огромный плоский телевизор на стене был лишь одним из множества самой новой и навороченной бытовой техники. Разумеется, он прекрасно понимал, что мне лично такие апартаменты не по карману и что муж моей мамы обеспечивает меня так, как ему бы ни за что не удалось. И мне было интересно, думает ли он при этом о маме и ее потребностях, тоже выходивших далеко за пределы его возможностей.