Книга Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович

как часто он ездил уверенный, спокойный, горделивый, а теперь…

Почтительно кланяясь, швейцар снял с его превосходительства пальто. Старик оправился перед зеркалом, спустил вьющийся локон на свой лоб и, высоко поднявши голову, спокойно поднялся по широкой светлой лестнице в приемную.

Там было много народа. Дежурный чиновник обходил лиц, дожидавшихся аудиенции его светлости. В огромной зале все говорили тихо, шепотом. Только в стороне, у окна, два молодых генерала, нисколько не стесняясь, весело смеялись, громко рассказывая о вчерашнем спектакле во французском театре.

При входе его превосходительства все обратили на него внимание. Многие почтительно кланялись и подходили засвидетельствовать почтение. Молодые генералы взглянули на Кривского и продолжали разговаривать. Его превосходительство знал этих господ и недавно еще видел, как низко сгибали они спины при встрече с его превосходительством, а теперь…

«Верно, моя отставка решена!» — мелькнуло в голове старика, когда он любезно пожимал знакомым руки, приветливо осведомляясь о здоровье.

Дежурный чиновник тотчас же приблизился к Сергею Александровичу и, почтительно наклоняя голову, доложил, что у его светлости Виктор Павлович, а как только он выйдет, князь примет его превосходительство.

Его превосходительство отошел в сторону и присел на кресло. Он сидел одинокий. Никто к нему не подходил. Приходившие почтительно кланялись и проходили мимо. Несколько дней тому назад около него собралась бы тотчас группа. Все жадно ловили бы его слова, и каждый считал бы для себя большою честью удостоиться пожатия руки его превосходительства.

«Моя отставка решена!» — подумал еще раз старик и еще выше поднял голову.

Два генерала отошли от окна и прошли мимо Кривского. Взгляд Сергея Александровича скользнул мимо. Они повернули назад и, как будто только что заметив его превосходительство, поклонились Кривскому. Кривский едва кивнул головой, но зато как-то особенно любезно пожал руку толстому лысому господину со звездой, которого год тому назад распекал у себя в кабинете.

— А, ваше превосходительство, по какому здесь случаю? — весело спрашивал Кривский.

— Приехал благодарить за награду, ваше превосходительство!

— Поздравляю… Я и не знал… Очень рад. Надолго сюда?

— На неделю.

Отворились двери. Все вздрогнули. Тихий говор моментально смолк. Из дверей вышел озабоченный Виктор Павлович с портфелем в руках. Он быстро прошел до середины приемной и, встретившись с Сергеем Александровичем, едва заметно пожал плечами и как-то печально взглянул на него, пожимая ему руку.

«Моя отставка решена!» — промелькнуло опять в голове старика, когда он вошел в кабинет и пожимал ласково протянутую ему руку его светлости.

Ему указали на кресло, и он тотчас же начал свой доклад. В этот раз доклад Сергея Александровича, как нарочно, длился очень долго. Было много важных вопросов. Его превосходительство сегодня докладывал с особенным мастерством. Он с такою точностью, и притом кратко, резюмировал сложнейшие вопросы, что его светлость, слушая блестящий доклад старика, приятно улыбался. И старик точно расцветал под этой обаятельной улыбкой. На все вопросы он давал обстоятельные ответы с какою-то изящной аффектацией исполнительного и преданного советника. В нем точно проснулся молодой ретивый чиновник. Куда девалось его ленивое, скептическое равнодушие, с каким он, бывало, прежде делал доклады?

Доклад кончен. Обоим вдруг сделалось неловко. Его превосходительство чувствует, что князь чего-то ждет.

Он знает чего. «Моей отставки!»

Его превосходительство подымается с кресла и почтительно просит его светлость, приняв во внимание его расстроенное здоровье, уволить его от должности.

Князь делает удивленные глаза, но в то же время его превосходительство ловит веселое выражение, мелькнувшее по лицу его светлости.

— Так скоро? — говорит князь и в то же время быстро протягивает нежную руку за бумагой.

— Если вашей светлости будет угодно, то я постараюсь, в ожидании преемника…

— Э, нет, дорогой Сергей Александрович, — перебивает князь. — Я не хочу злоупотреблять вашим здоровьем…

Наступает последний акт. Князь благодарит старика за труды и прижимает Сергея Александровича к груди. Кривский растроган, но на этот раз сдерживает волнение. Он только просит милостиво принять письмо и записку, которая пригодится, быть может, его преемнику…

Его опять благодарят. Старик видит, что его светлость доволен и старается позолотить пилюлю.

— Ну, до свидания, Сергей Александрович… Желаю вам скорей поправиться. Надеюсь еще видеть вас у себя.

Князь ласково пожал холодную руку бывшего советника, со слезами на глазах проводил его превосходительство до дверей и еще раз сказал:

— Прощайте, дорогой Сергей Александрович. Помните, что я никогда не забуду вашей службы.

Еще выше поднял голову Кривский, когда вышел из кабинета светлейшего и увидал идущего навстречу своего преемника,

VI

ПРИГОВОР ПРИСЯЖНЫХ

Любители, и в особенности любительницы, пикантных процессов и сильных ощущений забрались 5 октября 187* года в окружный суд с раннего утра, вооружившись терпением взамен связей и знакомств в судебном мире.

Бедные мученики и мученицы любопытства! Им приходилось провести несколько убийственных часов ожидания, скучившись в толпу у барьера, отделяющего входы в заветную залу. Толпа между тем росла и росла. Сзади напирали, вызывая ропот счастливцев, бывших впереди. Дамы протискивались вперед, как-то проскальзывая под руками, с легким визгом, улыбаясь направо и налево в ответ на недовольные взгляды. Они не обращали внимания на давку, толчки и ворчанье. Им так хотелось попасть туда, в залу. Впереди предстояло столько наслаждения, что можно рискнуть на испытания.

В толпе говор, пререкания и смех. Каждому хочется удержать с бою приобретенную пядь каменного пола под ногами. Сквозь толпу то и дело проходят счастливцы из судебного мира, и этим временем дамы в толпе пользуются, чтобы пробраться чуть-чуть вперед. Мужчины слегка отталкивают отважных дам. Раздаются женские оклики: «Невежа!» — и тихие, вразумительные мужские голоса: «Сударыня, не толкайтесь!» Говорят, разумеется, о процессе. Рассказывают свои соображения и передают слухи о подсудимом.

О судебном разбирательстве идут толки, точно о новой пьесе в день бенефиса.

«Скоро ли начнется?» — раздается нетерпеливый женский голос в толпе.

Начало ровно в одиннадцать часов. Спектакль обещает быть чертовски интересным. Назначена к представлению драма, с тираном мужем в главной роли. Обставлена пьеса превосходно. Председатель скажет такое резюме, что можно с ума сойти. Обвинять будет восходящее светило прокурорского надзора, совсем молодой человек; он пять лет как кончил курс в школе, но обнаружил замечательный ораторский талант. Он очень хорош! Он так пылко обвиняет и, кажется, иногда в благородном негодовании даже плачет… Защищать будет знаменитый наш Жюль Фавр. Свидетели очень интересны, особенно жена подсудимого. Несчастная женщина! У кого она на содержании теперь? Кажется, Леонтьев оставил ее?.. Ее винить нельзя. Муж у нее не человек, а изверг.

Оказывается, что все более или менее