Книга Остракон и папирус - Сергей Сергеевич Суханов

перегара из сотен глоток — от такой чудовищной смеси запахов и духоты ему стало трудно дышать.

Добравшись до центра площади, жрецы установили наос на повозку. Распевая молитву, они били перед ним поклоны, бренчали систрами, размахивали чадящими кадилами.

Со стороны храма доносился рев подпевающих жрецам адептов Сетха. Затем возница развернул повозку, чтобы направиться назад к воротам. Хор толпы зазвучал торжествующе. Геродот понял, что праздник достиг кульминации.

В этот момент зеленые повязки с криками: «Осирис! Исида! Хор!» бросились к повозке. Красные повязки в ответ орали: «Сетх! Нут!» и бежали им навстречу.

Галикарнасцу показалось, будто сторонники Осириса хотят задержать Сетха, чтобы он не смог вернуться в свое святилище на свидание с матерью. Адептов Сетха на площади было меньше, но к ним уже торопилось подкрепление с теменоса храма.

Египтяне осыпали друг друга ударами. Геродот оказался в гуще драки. Он попытался выбраться из свалки, защищаясь от палок вскинутыми руками, но потные тела сжимали его со всех сторон.

Ему досталось несколько тычков. Тогда он начал отбиваться, брыкаясь и толкаясь. Рядом с ним красный размазывал по лицу кровь из разбитого носа. Другой красный бестолково метался, закрывая ладонью заплывший глаз. Головная повязка зеленого намокла от крови, которая хлестала из рассеченного лба. Еще один зеленый выл от боли, прижимая пальцы к разбитым губам.

Геродот задыхался, от усталости руки едва поднимались еще немного — и у него не останется сил драться. Казалось сейчас его ноги подкосятся, он рухнет на землю, а схватка сомкнется над ним словно жидкая грязь на поверхности трясины.

Внезапно сильная рука обхватила его за талию. Галикарнасец ошеломленно уставился на приблизившееся вплотную лицо. Незнакомец увлек его за собой, мощными движениями плеч расталкивая толпу.

Наконец, оба выбрались из всеобщей свалки. Геродот в изнеможении прислонился спиной к пальме. Он хватал ртом воздух, все еще не отпуская запястье спасителя.

А когда обрел способность говорить, хрипло спросил: — Ты кто?

— Хети, младший писец храма Нейт... Меня Мнемхотеп просил за тобой приглядеть.

— Зачем? — удивился Геродот.

Усмехнувшись, египтянин крутанул головой в сторону незатихающего мордобоя на площади:

— Чтобы ты не лез, куда не надо.

— Храни тебя Афина! — выдохнул Геродот, все еще глотая слова, — Ну, или Нейт...

Он поднял голову.

С сомнением протянул:

— Ты теперь везде за мной будешь ходить? Вообще-то у меня есть охрана из Навкратиса...

Египтянин насмешливо бросил:

— И где она, твоя охрана?

Потом протянул галикарнасцу зеленую тению:

— Надень... Сейчас сюда весь город сбежится. Адептов Сетха в Папремисе не любят, так что этот начельник послужит тебе пропуском. Возвращайся на подворье и не выходи до конца дня... Обещаешь?

Дождавшись кивка, Хети быстро зашагал прочь.

4

Пелаты Амфилита уселись в кружок на крыше пандокеона.

Везучий этот фортегесий, — с досадой в голосе прошипел Пан. — Три дня в Папремисе, шляется везде один, и ни одному поденщику в порту не пришло в голову его прирезать... Хоть иди и нанимай убийцу.

Это не выход, отозвался Арес. — Афиняне с нас спросят. Как так — вас же специально наняли для его охраны, вы чем там занимались... Так что пока мы с ним, нужно делать вид, будто мы на работе.

— Он куда дальше собрался? — спросил Гефест.

— В Дафны, — мрачно заявил Пан.

— А потом?

Пан махнул рукой:

— Кто его знает...

— Так нам что теперь, по всему Египту с ним мотаться? — возмущенно обратился к главарю Гефест.

— Нет... — уверенно заявил тот. — Амфилит ясно выразился: фортегесий должен сгинуть, а вы привезете назад талант серебра. Так что давайте думать, как ускорить дело...

— А чего тут думать! — вдруг взвился Арес. — В Дафнах стоит персидский гарнизон. Скажем хазарапатишу, мол, с нами подозрительный афинянин... Ездил на поля сражений эпибатов с такабарами... Вынюхивал, расспрашивал, а теперь вот в Дафны заявился... Не иначе, чтобы донести афинским стратегам о составе гарнизона.

— Голова! — Пан хлопнул подельника по плечу. — Так и сделаем...

Пелусийский рукав оказался шире Танисского. Паводок день и ночь наполнял реку талой водой, которая жадно вгрызалась в берега, затопляла лощины и вади, растекалась по топям, но продолжала стремиться к заливу.

На скрывшихся под разливом берегах торчали одинокие мачты шадуфов. Среди затопленных пальм плавали утки.

А там, где раньше были обнесенные изгородью делянки, теперь по колено в воде расхаживали журавли.

Дебри папируса и тростника кишели водоплавающей птицей. Камышовые коты мягко ступали по кочкам. Хищники покрупнее уходили к холмам, покидая насиженные места в береговых зарослях.

Полосатые гиены и земляные волки шли за львами, подбирая оставшиеся от жертв кровавые лохмотья. Гиппопотамы людей не боялись, но близко к себе не подпускали, потому что за пределами Папремиса они считались дичью, а из их толстой кожи египтяне изготовляли тораксы и обшивку для щитов.

Ошалевшие от раздолья крокодилы бросались на все, что движется. Газели, бубалы и ориксы осторожно подбирались к воде, вздрагивая при каждом шорохе. Ихневмоны давили спасающихся от наводнения рогатых гадюк.

Рыбачьи артели в путину не ночевали дома, поэтому после захода солнца река освещалась кострами. Улов был настолько богатым, что перегруженные барием едва доплывали