Книга Словацкие повести и рассказы - Альфонз Беднар

подъеду, то снова пешком, не убегаю… Ну ясно, нечто подобное они и думали, — засмеялась девушка и голубыми глазами оглядела наши заросшие лица. А потом добавила: — Если бы они меня все-таки остановили, то я для них придумала целую историю.

Мы на нее только зенки таращили и ни слова сказать не могли. А пока мы так вот на нее таращились, девушка сняла пиджак, и мы увидели, как под рубашкой у нее обрисовывается грудь. Ножичком, которым до этого чистила кольраби, она распорола подкладку у рукава и вынула какую-то книжечку. Открывает и подает мне. Читаю: МУЦ. Блажена Захарикова, студентка медицинского факультета…

Ребята берут у меня книжечку, смотрят, передают друг другу.

— А что это, МУЦ? — спрашивает Штефан Кркань, в «гражданке» плотник.

— А это как раз сокращенно «студент медицинского», — объясняет веснушчатый Вило, а сам прямо сияет, что опередил студентку и показал свои знания.

— Правильно, так оно и есть, — засмеялась Блажена и подмигнула Вило. Тот даже покраснел, отчего его веснушки стали еще заметнее.

— МУЦ… МУЦ… Муцинька, — бурчал Глоговчанин себе под нос. Потом захохотал и сказал: — Знаешь, Блажена мне как-то не очень нравится, мы тебя будем звать Муцинька. Что скажешь?..

Все мы засмеялись, и сразу исчезли последние следы недоверия. Все мы ждали, что девушка ответит на предложение Фери.

— Если Блажена вам не нравится, то могу для вас быть и Муцинькой. Кем угодно могу быть, я ужасно рада, что я на этой стороне и среди вас, ребята!

И всех нас обняла, рада-радёхонька, и мы ее. И сразу же стали настоящими друзьями.

— Ты можешь с нами остаться, — предложил Муциньке Вило, который глаз от нее не мог оторвать. И голос у него был какой-то глухой, мягкий, как бархат.

Девушка посмотрела на Вило, только на этот раз она ему не подмигивала, а серьезно сказала:

— Нет, остаться не могу. Что мне здесь делать?

— Ничего не надо делать, — торопливо проговорил Вило. — Ничего не делай, только останься с нами.

— На кольраби по крайней мере не потолстеешь, — засмеялся Штефан.

— Но я не для того сюда шла, чтобы ничего не делать.

— А мы дадим тебе выстрелить из пушки.

Теперь и она засмеялась, и смех у нее был звонкий, как колокольчик.

— Командир, я и правда смогу выстрелить из пушки? — спросила она.

— Для тебя я — Мартин, — говорю ей. — А выстрелить сможешь, когда придет время.

— Но ведь я будущий врач, мое место в госпитале. Я могу быть медсестрой, — возражает девушка.

— Отлично, — выскочил Фери. — Я, душенька, ранен. Мне нужна медсестра! — И он хватается за плечо, которое ему вчера зацепило осколком мины.

Еще и гримасу корчит, разбойник!

— Меня нужно осмотреть, Муцинька!

Девушка не понимает, разыгрывает он ее или говорит правду.

— Он и в самом деле ранен, посмотри его, — говорю я.

— В самом деле? — Ее голубые глаза оживились.

— Покажи!

Фери снял куртку, стащил через голову рубаху, обнажив волосатую грудь. Плечо у него было забинтовано неумело, с первого взгляда видно — не специалистом. Вило с завистью посмотрел на Глоговчанина, когда Муцинька подошла к нему и стала снимать повязку. Казалось, он жалел, что осколок зацепил не его.

— Ну, ничего страшного, — заметила Муцинька, когда сняла бинт. — Нужно только обработать рану, а то она уже начала гноиться… — Вода у вас есть?

— С водой плохо, — говорю я, — но сейчас принесем с той стороны дороги.

— Я пойду за водой, — с превеликой охотой вызвался Вило, хотя и знал, что за водой нужно «идти» на брюхе.

— Пойди, голубчик, — ласково сказала девушка и подмигнула ему, после чего Вилко готов был ей хоть в зубах притащить не то что ведро, а всю воду из колодца.

Пока Вилко ходил за водой, Муцинька вытащила из бокового кармана какой-то мешочек, открыла его и вынула оттуда пинцеты, ножницы, тюбики с мазями и лекарствами и даже скальпель.

— Ну, герой, теперь держись, — говорит она Глоговчанину, — сейчас открою рану, вытащу все, что в ней осталось, промою и наложу повязку с мазью. — В обморок не упадешь, голубчик?

— Может, и упадет, — смеется Штефан Кркань. — Он у нас не из героев.

— Заткнись, — оборвал его взбешенный Глоговчанин.

Но Штефан только смеется и говорит:

— Вчера мы видели, какой ты герой. Правда, командир?

— Оставь его, — усмиряю я Штефана, потому что вижу, как в глазах у Глоговчанина вспыхивает недобрый огонь. Высмеивать его перед женщиной — это может плохо кончиться.

— Оставь его, — присоединяется ко мне Имре.

— А скиснет, так обольем водой. Вило с удовольствием сбегает еще раз.

Муцинька вымыла руки, мыло мы ей дали, вытерла их насухо полотенцем Вило и принялась за дело. Открыла рану, промыла спиртом. Фери шипел, извивался как уж, но не стонал. Сжал зубы и молчал как пень, а Вило ему завидовал. Этот «конопушка» и вслух сказал, что был бы рад с ним хоть сейчас поменяться местами.

Муцинька весело посмотрела на него и тотчас поняла, что к чему.

— Хватит у тебя пороху, так я и тебя полечу, — сказала она со смехом. Но смех этот был милый и теплый, а мы все начали понимать, что между этими двумя что-то происходит. Обнаружилось это, когда Муцинька уже собиралась уходить. Забинтовав Фери плечо, она снова вымыла руки и сказала:

— Ну, я пойду.

— Куда же? — забеспокоился Вило.

— Пойду в Мартин, узнаю, не понадобятся ли там мои знания.

— Так не останешься? — разочарованно протянул «конопушка» и покраснел.

— Не могу, Вилко, — сказала девушка так, будто тут был только он один, а мы все испарились. А потом добавила: — Знаешь что? Я подожду, пока меня там куда-нибудь определят, а потом заскочу к вам. — Нужно посмотреть у Фери плечо, — объяснила она уже не для Вило, а для нас.

— Хорошо, если приедешь, — сказал Вило.

— Послушайте, ребята, — обратилась Муцинька к нам, уже готовясь сесть на велосипед. — Что вам привезти? Ничего вам не нужно?

Мы переглянулись: а ведь это она серьезно. Минуту было тихо, и снова первым тишину нарушил веснушчатый Вило:

— Муцинька, прошу тебя, если достанешь, привези мне чего-нибудь сладкого. Меня уже тошнит от кочерыжек.

— Хорошо, привезу, — кивнула она.

— А мне колбасы или сала, вот деньги, — говорит Фери. Тут же к нему присоединились и остальные. Кркань дал деньги на бутылку крепкого.

— Это я уже должна записать, — сказала девушка и стала рыться в боковом кармане. А когда нашла бумагу, карандаш и уже собралась писать, снова тут как тут Вило:

— Я тебе все запишу.

Она отдала ему карандаш с бумагой и засмеялась:

— Как будто не война, а каникулы. Сладости, колбаска, сальце, бутылочка…

— А