Книга Правдолюбцы - Зои Хеллер

— Ладно. Тогда давай не будем дискутировать.

— Халед, тебя совсем не интересует политика?

— Если я отвечу «нет», ты во мне разочаруешься?

— Да.

— Тогда я очень интересуюсь политикой. Но сейчас я хотел бы опять заняться с тобой любовью.

Карла улыбнулась. Лицо Халеда находилось в тени, и она видела лишь белки его глаз и блестящие скулы. В юности парни предлагали ей «пойти в постель» с ними или, иногда, «пойти до конца». С Майком в последнее время они деловито обговаривали день и час, когда «займутся сексом». Но никто еще не предлагал ей заняться любовью.

Зазвонил ее мобильник. Карла перекатилась на край постели выяснить, кто звонит.

— Это моя сестра.

— Не отвечай.

— Нельзя. А вдруг она с новостями о папе.

Голос Розы звучал сдавленно, и говорила она так быстро, что Карла не могла разобрать, о чем идет речь.

— Помедленней. — Карла отпихнула Халеда, потянувшегося ее поцеловать. — И все сначала.

Она вылезла из постели и направилась в ванную. В комнату она вернулась уже в халате.

— Что случилось? — спросил Халед. — С папой все в порядке?

— Да, но… Ничего не понимаю. Сестра сказала, что мама подралась с кем-то в больнице.

~

Глава 1

«На краю просторного, холмистого сада олень, замерев, прислушивался к странным звукам…»

На краю просторного, холмистого сада олень, замерев, прислушивался к странным звукам, катившимся вниз по скошенной траве. Медленной, элегантной походкой, высоко поднимая ноги, олень двинулся на шум. Сразу за вершиной холма он увидел Джин — стоя на коленях перед цветочной клумбой, в капитанской фуражке на голове, Джин копала ямки для луковиц нарциссов и пела:

Ранним утром, лишь солнце взо-ошло,

Девица в долине пе-еснь завела…

Все лето вокруг дома Джин в графстве Бакс стоял нескончаемый гомон: жужжали стрекозы, похотливо квакали лягушки, — но сейчас, в сентябре, все стихло. Черника вдоль подъездной дороги осыпалась семенами. Крокетные воротца были убраны. В прохладном воздухе голос Джин звенел, как колокольчик в каньоне.

Не обмани, ненаглядный мой,

Не причини девице зла.

Внезапно смолкнув, Джин испуганно обернулась на дом: не разбудила ли она Одри? Бедняге необходимо выспаться. Целый месяц, пока Джоел боролся с пневмонией, Одри не отходила от его постели; гоняла врачей, шпыняла медсестер, требуя, чтобы ему не дали умереть. И она добилась своего, очевидно победив обстоятельства исключительно силой духа, — Джоела официально объявили вне опасности. Сама Одри, однако, страшно исхудала и вымоталась. В Бакс она приехала прошлым вечером с намерением на следующее же утро вернуться с Ленни в Нью-Йорк, но Джин, встревоженная ее видом, уговорила подругу задержаться на денек и немного отдохнуть.

За спиной Джин раздался шум. Обернувшись, она увидела оленя, топтавшегося метрах в пяти от нее.

— Здравствуй, красавец! — негромко сказала Джин. — Как дела?

Олень ударил копытом по траве и, слегка нагнув голову, уставился прямо перед собой, будто разобиженное дитя.

— Тогда уходи, — повысила голос Джин. — Сегодня цветов тебе не достанется. — Она замахала руками: — Уходи! Прочь!

Олень посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом, развернулся и в два размашистых прыжка исчез среди деревьев.

На верхнем этаже дома, в кровати под балдахином, лежала Одри. Под окном уныло, гортанно перекликались голуби, словно оплакивали кого-то. Одри вспомнилась кошмарная поездка в Кент на выходные вместе с родителями, ей в ту пору было лет десять. Мать с отцом, редко выбиравшиеся из родного Хэкни, приближались к холеному старинному графству с трепетным волнением путешественников, вступающих в дикие джунгли Южной Америки. Торжественное безмолвие местных лесов и полей вызывало у них робость, и первый день они провели, болтаясь по деревне, под моросящим дождем. (Мать Одри, страстно желавшая стать истинной англичанкой, хотя и смутно понимавшая, что это значит, захотела выпить чаю в настоящей деревенской чайной, но мистер Говард воспротивился, сославшись на дороговизну.) В воскресенье, поддавшись необъяснимому авантюрному порыву, они взяли напрокат велосипеды и потащились на прогулку. Но далеко не уехали: на ногах у мистера Говарда немедленно образовалась саднящая красная сыпь. Решив, что его укусила змея, отец Одри велел поворачивать обратно, в гостиницу, где вызвал врача. Доктор явился через час, не совсем трезвый и весьма недовольный тем, что его оторвали от воскресного ланча. Глянув на лодыжки мистера Говарда, он хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Боже правый, вы что, никогда не видели крапивы и не знаете, что она жжется?

Сгорая от стыда, семейство в тот же день отбыло назад в Лондон.

Одри теперь жалела, что согласилась остаться на выходные у Джин. Чем они заполнят эти дни? Конечно, отправятся на прогулку — как же в деревне, да без чертовой прогулки! — вероятно, сыграют в карты. А что потом? Одри потянулась и начала разглядывать предметы загородного быта, заполонившие комнату. Скромного размера гостевая спальня в доме Джин вмещала, кроме многого прочего, умывальник девятнадцатого века, вывеску английского паба под названием «Фальшивая банкнота», два табурета для дойки коров, кресло-качалку, разрисованное маргаритками, десяток вышивок в рамках и копию старинного буфета. Прежде, когда был жив муж Джин, ее пристрастие к подобному хламу как-то умерялось. По настоянию Макса большинство приобретений с блошиного рынка отправлялось в амбар или на чердак. Но после его смерти, случившейся двенадцать лет назад, одержимость Джин всяким старьем вырвалась на волю. Она, словно Ухти-Тухти, тащила в дом все, что попадалось ей на пути.

Одри встала и торопливо оделась в ту же одежду, в которой приехала. Спускаясь вниз, она сбавила шаг у комнаты Ленни. На двери был наклеен стикер — напоминание о тех временах, когда Макс и Джин принимали у себя городских детей из фонда «Свежий воздух». «Осторожно! — гласил стикер. — Девчонки веселятся!» Одри постучала. Не получив ответа, заглянула внутрь. Комната блистала чистотой и порядком — что было странно почти до жути, если учесть, что в этом помещении обитал Ленни. В углу висели аккуратно сложенное полотенце и махровая мочалка. Над комодом Ленни прикнопил первый стих из молитвы о просветлении:

Господи, даруй мне ЯСНОСТЬ ДУХА, чтобы принять то, что я не могу изменить; даруй СИЛЫ, чтобы изменить то, что могу; и даруй МУДРОСТЬ, чтобы отличить одно от другого.

Скорчив гримасу, Одри быстренько закрыла дверь. В кухне, на столе, загроможденном масленками в виде коров, баночками с медом в виде ульев и заварными чайниками в виде английских деревенских коттеджей, она обнаружила записку от Джин: «Я в саду. Булочки и круассаны в буфете».