Книга Сталинский дом. Мемуары - Дзидра Эдуардовна Тубельская

году этак в 1965-м.

Кроме рижских комиссионных, были, насколько мне известно, и другие источники заграничной одежды: моряки в Одессе и ансамбль Моисеева, который ездил на гастроли по всему миру.

Однажды колготки сыграли со мной злую шутку. Как-то зимой в сильный мороз я имела неосторожность надеть их в школу. Цвета они были скромнейшего, темно-синего, очень теплые. После первого урока я была вызвана в кабинет завуча, которая разъяснила мне, что ходить в колготках неприлично (кстати, откуда она узнала, что на мне колготки, а не чулки, она ведь под форму не заглядывала — вот, что значит бдительность!). В колготках, значит, аморально. А в нитяных коричневых чулках в резинку, которые всегда почему-то были коротковаты, и между ними и теплыми китайскими штанами «Дружба» с начесом ярко-салатного цвета всегда оставалась полоска голого тела, — высоко морально. Тут, несомненно, был некий идеологический аспект — колготки как иностранное изобретение чужды советскому образу жизни.

* * *

В конце 50-х — начале 60-х годов рядом с Домом отдыха «Пахра» началось строительство писательского дачного кооператива, который вошел в историю советской литературы, как и гораздо более старое Переделкино. Кстати, Переделкино не было кооперативом. Дачи там сдавались в аренду Литфондом.

В Пахре же строили собственные дачи, правда, по единому архитектурному проекту — каменный дом в два этажа. Места там сырые, глинистые, ель да осина. И когда распределили участки, по сути, обширные куски леса, писательские жены с детьми стали осваивать целину. Сперва соорудили деревянные избушки-времянки. Жизнь новоселов легкостью не отличалась. Электрички в Пахру не ходили. Добирались из Москвы автобусом, а потом долго шли пешком от остановки, волоча тяжеленные сумки с продуктами. В первые годы там даже хлеба негде было купить. Выручали крестьяне из соседней деревни: то мясо принесут, то молоко, то картошку. А еще- грибы, великое грибное изобилие. Даже в лес не ходили, собирали прямо на участке. Но писательские жены-первопроходицы преодолели все трудности и через несколько лет (тогда строили долго) принялись обустраиваться в дачах.

У нас дачи в Пахре не было, ездили только в гости — к Дыховичным. Создала дом в Пахре Сашенька Дыховичная буквально своими руками. Она была, как принято теперь выражаться, креативная натура. Слова «дизайн», «дизайнер», может, кто и знал, но в жизни они не существовали. Сашенька же умела создавать красоту из ничего — вкусом она обладала отменным. И вот получился дом, Дом с большой буквы, включающий в себя все архетипы: дом как семейный очаг и дом как упорядоченное пространство, противостоящее внешнему хаосу. Это было воистину творение рук человеческих — hand-made. Ведь тогда ничего нельзя было купить для обустройства. Сашенька доставала ситец, крахмалила и обивала им мебель. Руководила столярами. Соорудила камин — добыла где-то чертежи и нашла еще дореволюционного умельца-старичка. Она придумала сажать герани в подоконные ящики, разбила газон и непрестанно сражалась с наступавшими со всех сторон крапивой и лопухами. Привозила из Прибалтики семена цветов, в Подмосковье не виданных. Больше всего любила огромные махровые ромашки — росли они вдоль дорожки, ведущей от калитки к дому.

На огороде — только салат, ароматные травы-приправы и клубника. Черная смородина в саду — настаивать водку на молодых весенних почках.

Ее деяния в чем-то сравнимы с петровскими, она тоже прорубила окно в Европу. Ведь на подмосковных дачах издавна почиталась глухомань — лес, непроходимые заросли. Расчищали лишь кусок под огород с картошкой, морковкой и огурцами. О красоте и не помышляли. Говорят, не до того было. А может быть, просто потребности в красоте не существовало.

А вот у Сашеньки такая потребность была, всегда и во всем. К тому же она превосходно шила и умела готовить как никто. Особенно славился ее рулет из курицы с грецкими орехами. Для того, чтобы его приготовить, нужно было снять с курицы кожу и не сделать при этом ни малейшей дырки — работа ювелирная. За ее хлебосольным столом с лобио, сациви и слоеными пирогами с грибами собиралось много народа, все с женами: Морис Слободской, соавтор Володи Дыховичного, художник Орест Верейский, публицист Евгений Воробьев, Константин Симонов, композитор Марк Фрадкин.

Домработницы у Сашеньки не было. Лишь однажды наняла удивительную женщину по имени Милда. Как эта латышка попала а Пахру и что с ней сталось потом, к сожалению, не знаю. Но представляется мне судьба страшная, в духе времени.

Сама ее манера поведения — молчаливость, вежливость и умение недопустить по отношению к себе никаких личных чувств — создавала четко очерченную границу, которую никто не осмеливался перешагнуть. Ее все немного побаивались.

Однако этой манере поведения совершенно не соответствовала ее одежда. Носила она короткие — по тем временам — платья из-под которых вылезали на всеобщее обозрение ее мощные, как кочаны, колени. Из обширного декольте выпирал внушительный бюст. Поверх платья — белый фартук, отделанный кружевом. Брови — черные, нарисованные, странные при светлых волосах, уложенных перманентом на косой пробор.

Шутили, что хозяин дома к Милде неравнодушен и всегда прячется в кустах возле огорода, когда Милда, обратив к солнцу обширный зад, пропалывает клубнику. Вдохновленный этой эротической историей, Орест Верейский нарисовал замечательную картинку, на которой был изображен Володя в виде мальчика в коротких штанишках. Задрав голову и засунув палец в рот, он любуется грандиозными формами дамы, моющей пол.

В молодости Сашенька с под стать ее красоте великолепной фамилией Синани танцевала в балете театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Потом, много лет спустя, после смерти Володи, она вернется в балет, теперь уже в качестве начальницы интерната хореографического училища Большого театра. Эта должность, по-моему, очень подходила к ее властному сильному характеру.

В Сашенькиной семье красота переходила по наследству, усиливаясь с каждым поколением. Ее отец Иосиф Ильич, смуглый, стройный, невысокий, с лицом четким и красивым, но как бы еще только эскизно подготавливающим красоту дочери, был караим. Сейчас, через призму моего теперешнего знания, история этого удивительного этноса отблеском ложится на его облик.

Какое странное смешение — потомки древних тюркских племен, входивших в состав таинственной Хазарин, но исповедующие иудаизм. В XIV веке великий князь литовский Витовт завоевал Крым, где они тогда обитали. Видно, оказались караимы так храбры и отважны, что князь Витовт взял их себе в стражу и вывез в Литву. Кстати, прослеживается любопытная тенденция — свои могут легко предать, а чужим можно доверять. Вспомним хотя бы швейцарских гвардейцев, турецких янычар или красных латышских стрелков, охранявших Ленина.

В Литве караимов почитают — они, так сказать, историческая реликвия. В Тракае, где