Книга Чужак - Симона Вилар

Олаф вдруг встрепенулся. Почудилось или нет, но словно какая-то тень проскользнула у противоположного частокола. Олаф вглядывался, но, когда уже решил, что примерещилось, увидел при вспышке зарницы, как ловко взвился кто-то на частокол, перескочил и скрылся с той стороны. Быстрый, как кошка. И опять тревожно стало Олафу. Стал успокаивать себя. Ну и что, что выбрался кто-то? Не поднимать же тревогу? Но отчего-то Олафу вдруг до боли стало любопытно — на месте ли любимец новый Диров, этериот этот? Решил проверить — и не ошибся. Не было в дружинной избе Торира. Но не было и Кудряша и еще троих. Хотя, что тут скажешь? Скоро в поход, вот и норовят по девкам побегать, добры молодцы.

Олаф решил никому ничего не говорить, но впредь установить за чужаком слежку. И даже обозлился на себя, что раньше не сообразил. Впредь будет проворнее.

Выступать было решено сразу после дня Перуна-Громовержца[99]. Это было хорошее время. И месяц рос, и Перуну, богу воинов, такие требы принесли, что должен был послать удачу. Пятнадцать рабов на его алтарь положили, десять золотых гривен волхвам отдали. Велесовы волхвы хмурились, видя такое подношение сопернику их бога. Зато именно они били ритуальный горшок перед походом, и горшок разлетелся на много черепков — к удаче.

За день до выступления Торир приволок к Диру в кровь избитого человека.

— Что же это такое, пресветлый князь?! За какие такие провины твой ярл Олаф приставил ко мне соглядатая?

Пойманный плакал разбитым лицом — и от боли, и от страха, понимая, что грозный Олаф не простит промашки.

Дир при людях ни слова не сказал своему ярлу, но позже обругал.

— Да не горячись, княже, — спокойно ответил Олаф. — Лучше послушай, что скажу. Этериота-то нашего не раз у рощи перунников замечали.

— Что с того? Перун ведь чем-то с Одином схож — тоже бог дружины. Куда еще викингу требы возносить, как не тому, кто с нашим божеством схож.

— Да только мне не очень-то верится, что он богов родины помнит, — бурчал Олаф. — И крест он носит. Как это пояснишь?

— И Аскольд крест носит. Многим, кто у ромеев побывал, это пришлось сделать. Ромеи помешаны на своем Иисусе, вот и заставляют всех креститься. А вот то, что ты моего человека зазря обидел, с этим как быть?

Олаф мелко щурил единственный глаз, дергал ус.

— Не верю я ему, княже.

Дир ходил по горнице, заложив руки за спину. Глаза блестели, ярко вспыхивал красный камень в серьге. Он знал, что Олаф недолюбливает всякого, к кому он особое благоволение проявляет. Однако и обижать преданного ярла тоже было не с руки.

— Вот что, Олаф, ты от этериота пока отстань. Будет сеча, вот по ней и решим, чего он стоит.

На другой день войско Дира покидало Киев. Ярко выступали, красиво, с пением труб, с развевающимися еловцами[100]на шлемах. Бряцало железо доспехов, сияли бляхи на щитах. Проводить войско вышло полгорода. Бабы шли у стремян дружинников, рядом бежали мальчишки. Самого Дира явился проводить Аскольд, привез его жен. Княгиня Милонега низко поклонилась в пояс мужу, хазаренка же Ангуш, вся в золотых бляшках и драгоценных каменьях, так и прыгнула на шею Диру. В толпе даже загоготали.

Торир шел пешим во главе своих воинов. За месяц он неплохо обучил их строить по команде «черепаху». Сейчас лишь мельком поглядывал на собравшийся люд. Вспоминал последние речи с Волдутом. Волхв сказал, что Рогдая о походе уже предупредили да научили, как действовать. И Рогдай показал, что не зря прошел выучку у ромеев. Его люди совершили несколько набегов на кочующих черных хазар[101], и после этого хазары, перейдя Днепр, колесили степями уличей, пока те укрылись в городках и крепостях. Теперь, если войско Дира войдет на эту территорию, то скорее всего именно с хазарами и придется вести бой. Это облегчало Ториру задачу, так как он мог смело проявить себя, а заодно рассеять подозрения Олафа. Правда, дело оставалось за малым — суметь показать себя.

Он отвлекся от мыслей, когда стали подходить к рынкам Угорских склонов. Здесь с уходящими простились последние провожающие. Бабы вдруг заголосили, словно только теперь поняли, что мужья их на войну уходят. Княгиня Ангуш делала вслед Диру оберегающие его знаки, а Милонега, будто и не видела мужа, озиралась, ища в проходящем войске кого-то. Торир улыбнулся, встретившись с ней взглядом, подмигнул. И бледные щеки Милонеги залились румянцем, княгиня стыдливо закрыла лицо тканью паволоки.

Ехавшая на лошадке рядом с отрядом Торира Белёна склонилась к Кудряшу.

— Ты береги себя для меня, ладо мое.

Парень, не стесняясь взоров, притянул ее к себе, пылко поцеловал.

— Не горюй, моя соловушка. И жди. Вот вернусь из похода — и сыграем свадебку.

Проходившие мимо дружинники только посмеивались.

— Сколько таких обещаний дал дочери кузнеца удалой Кудряш? А как подходит время обет исполнять — опять тянет. И на что, спрашивается, девка надеется? Кудряш из соколиной породы, его в закуте у подола не удержишь.

Войско уходило. Было решено идти берегом до крепости Канев, а далее на ладьях спуститься до дикой ничейной земли, где и углубиться в степь.

Как решили, так и сделали. Быстро добрались на ладьях до последних застав, высадились за Росью[102]. Сначала по степи шли весело, дескать, вот ужо покажем себя! Да и степь — еще не степь: то рощи в балках у ручьев попадались, то отдельные купы могучих дубов. А дичи-то сколько! Охотились, не замедляя, хода войска. По вечерам разбивали лагерь, высылая вперед конные разъезды. Да только вскоре поняли, что не все ладно. Редкие хутора уличей стояли пустыми, не поднимались и дымные столбы на холмах — сигнальные знаки, какими местные обычно предупреждали о продвижении чужаков. Потом конные разведчики киевлян столкнулись с хазарским разъездом. Это было только начало. Когда стали то и дело попадаться стоянки кочующих хазар, и вовсе настроились на иной лад. Хазары — исконные враги. И уже как-то не вспоминалось о мире с каганатом, о том, что платят им малую дань и князь-воевода Дир женат на хазаренке. Вмиг у всех взыграла кровь. Понимали, что это пошли в набег черные хазары, не больно считающиеся со своей белой верхушкой, с кем и был уговор о мире. Эти же, черные, известные степные разбойники, коих сами боги велели проучить. Об уличах же как-то сразу позабыли.

Теперь Дир все чаще вызывал своих воевод на совет, все внимательнее вслушивался в донесения разведчиков.