Книга Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней - Дэвид Рансимен

альтернативные источники энергии и запустить программу строительства атомных электростанций. Однако за успех этих экспериментов пришлось заплатить. Он привел к новой негибкости. Способная к приспособлению Япония, разбогатев, стала более осторожной и неповоротливой. Возможно, что от следующего потрясения оправиться ей будет уже не так просто, поскольку страна, которая стала теперь настолько богатой и безопасной, вряд ли захочет признать необходимость пробовать нечто новое.

В этом смысле постоянство японской политики было не преимуществом, а недостатком. «Япония страдает от своей политической стабильности», – писал Эммот [Emmott, 1987, р. 204]. Что было нужно стране, так это регулярные волнения демократической жизни, т. е. злобные, то и дело повторяющиеся нападки на статус-кво. Япония в каком-то смысле была нетипичной демократией, поскольку она, как ни одна другая, привыкла решать любые вопросы, отгородившись от любопытных избирателей (но на самом деле ни одна демократия не свободна от этого искушения). В то же время Япония была типичной демократией. Ей требовалось то, что разбудит ее и позволит открыть таящиеся в ней силы, однако обстоятельства, которые могли бы ее пробудить, т. е. системный шок, могли обнаружить и ее слабости. Эммот думал, что японская демократия столкнется с кризисом уже в ближайшем будущем. Он не считал, что кризис ее уничтожит; Япония стала для этого слишком сильной. Но также он не думал, что у японцев есть какие-то особые качества, которые позволят им легко справиться с проблемами. Как и для всех остальных, для них такой кризис будет рискованным делом.

Общепринятая догма утверждала, что Япония станет главным победителем в «холодной войне»; но она оказалась ошибочной. Также она гласила, что главным проигравшим будет Индия. Распад Советского Союза окончательно подорвал индийские надежды на то, что удастся найти срединный путь между конкурирующими системами двух сверхдержав, опираясь на преимущества обеих и не завися ни от одной. В международных делах идея неприсоединения давно уже представлялась довольно шаткой, еще с китайско-индийской войны 1962 г. Теперь индийский путь в экономическом отношении был поставлен под вопрос окончательным развалом советской модели, который лишил Индию и финансовой поддержки, и источника интеллектуального вдохновения. В 1980-е годы Индия упорно следовала своим пятилетним планам (шестой начался в 1980 г., а седьмой – в 1985 г.), когда весь остальной мир стал относиться к такому планированию как к последнему символу советского застоя и неэффективности.

Индийская экономика в этот период выглядела не слишком динамичной. Управляемый рост, как выяснилось, означает ограниченный рост со средним значением около 3,5 % в год в период с 1950 по 1980 г. и с ростом до примерно 5 % в 1980-е годы. Это была, конечно, не катастрофа; ожидаемая продолжительность жизни в Индии в тот же самый период заметно выросла (с 33 лет на момент получения страной независимости до 58 в 1989 г.). Однако для страны с быстро растущим населением, начавшей с явно низкого уровня (доход на душу населения в 1950 г. составлял менее 500 долл. США), это были очень скромные успехи. Некоторые в насмешку окрестили их «индуистским уровнем роста», намекая на то, что корни его в фатализме Востока. Но это было глупо. Индию обогнали другие азиатские экономики, включая не только Японию, но и Южную Корею с Тайванем, которые росли в 2 раза быстрее. Даже коммунистический Китай рос быстрее Индии.

Южная Корея к концу 1980-х годов стала относительно богатой страной. Индия же по-прежнему оставалась очень бедной. В Южной Корее тоже были пятилетние планы. Но там они основывались не на советской модели. Они составлялись для достижения быстрого роста экспорта и общей конкурентоспособности, по японскому образцу. Индийская экономика в сравнении с корейской оставалась абсолютно неконкурентной. Пытаясь навести мосты между идеологическими противниками «холодной войны», Индия попала в поле притяжения проигравших, которые утянули ее за собой.

В 1989 г. было общее ощущение, что Индии придется измениться. Но была ли она способна на перемены? Проблема не имела никакого отношения к индуистскому фатализму. Проблемой была сама индийская демократия. Казалось, что она застряла в колее, которая, однако, была совсем не похожа на колею японской демократии. Индия попала в ловушку политического популизма. Государство было парализовано тем, что должно было подыгрывать народным настроениям и отбиваться от конкурирующих фракций, участвующих в выборах. Хотя на протяжении почти всей истории независимости Индией правила одна партия и даже просто одна семья – премьер-министром в 1989 г. был Раджив Ганди, сын Индиры и внук Неру, – индийская демократическая система в силу своей величины и масштабности оказалась жертвой многочисленных конкурирующих сил, начиная с небольших партий или местных начальников и заканчивая давно сложившимися группами влияния. Это привело, если пользоваться названием одной из книг, вышедших в этот период, к «кризису управляемости» индийского государства [Kohli, 1990]. Было неясно, отвечает ли кто-либо за что-нибудь. В некоторых отношениях индийская демократия середины и второй половины XX в. напоминала американскую демократию первой половины XIX в., с которой столкнулся Токвиль. Все действия происходили на поверхности, где все бурлило, особенно в периоды выборов, и все было нацелено на ближайшие результаты. Но под этой поверхностью ничего особенного не менялось. В Америке времен Токвиля политический паралич мог тем не менее совмещаться с экономическим динамизмом. У индийской демократии, похоже, не было и этого.

Однако у индийской демократии была одна заслуга, которой она могла похвалиться. К этому времени получила известность сентенция Амартии Сена, гласящая, что в демократиях никогда не бывает голода. Первоначально данные Сена были основаны на сравнении историй Индии и Китая начиная с 1947 г. Свои аргументы он изложил в 1982 г. в статье в «New York Review of Books», где указал также на определенные минусы в показателях Индии в тот же самый период, прежде всего на ее неспособность справиться с растущим неравенством и повсеместной бедностью[72]. Индийцы больше не умирали от голода, но миллионы все еще продолжали умирать каждый год от недоедания. Такие демократические системы, как Индия, быстро реагировали на очевидные угрозы катастрофы, но слишком часто пропускали ежедневные бедствия, не обращая на них никакого внимания. Был ли способ преобразовать быструю реакцию, которую демократическое государство демонстрирует при худшем сценарии, в нечто более полезное для обыденных ситуаций?

Сен утверждал, что такой способ есть. Он пытался распространить негативные преимущества предотвращения голода на позитивные достижения в сокращении уровня бедности. Если демократия давала обычным гражданам возможность информировать правителей о надвигающейся катастрофе, обеспечение их еще большими правами должно привести к лучшей информированности и большей реакции на весь спектр нужд и проблем. Базовая демократия предупреждала голод; если демократии будет больше, это позволит предупредить все остальные беды. Это вечная мечта о демократическом успехе: овладеть внутренними преимуществами,