Книга Цена зла - Оливия Александер

Я вскрикиваю от удовольствия. Пальцы Спайдера все быстрее ласкают мой клитор, его толчки ускоряются, быстро увлекая меня к еще одному сладкому освобождению. Я хватаю его за бедро и дико дергаюсь, слова подтверждения вырываются из меня сами по себе.

— Ах, о, Спайдер, да! Да, так хорошо, да!

— Я хочу услышать, как ты говоришь это так, как мы говорим в моем мире, сладкая. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я тебя трахнул. Скажи мне, что тебе нравится трахаться.

Слова такие неправильные, но я слишком помешана на похоти, чтобы обращать на это внимание, а он все еще ласкает меня до безумия, его член яростно входит и выходит.

— Пожалуйста, трахни меня, Спайдер, вот так…

— Да. — Он облизывает мое ухо и замирает внутри меня, его пальцы дразнят. — Попроси меня заставить тебя кончить.

Я издаю дикий, голодный звук. — Пожалуйста, заставь меня кончить. Пожалуйста, я хочу кончить.

Спайдер стонет, почти низким ревом, и вознаграждает меня долгой чередой глубоких толчков. Вспыхивают белые огни, волна засасывает меня, и я выкрикиваю его имя, бьюсь об него.

Как будто мое освобождение толкает его через край, он с проклятием хватает меня за плечо и трижды врезается в меня, бормоча мне на ухо.

На мгновение, которое, кажется, растягивается в вечность, мы лежим там, прижавшись друг к другу, плоть к плоти, тяжело дыша. Волна освобождения отступает, оставляя меня блаженно удовлетворенной.

Затем, наконец, объятия Спайдера ослабевают, и я устало поворачиваюсь в его объятиях лицом к нему, прижимаясь ближе. Он перекатывается на спину, притягивая меня к себе.

Никогда бы за миллион лет я не поверила, что он может быть таким нежным и внимательным. Он проводит рукой по моей руке и спине, и я прижимаюсь щекой к его гладкой груди.

Мой взгляд сталкивается с этим интригующим пауком, вытатуированным черными чернилами на его правой грудной мышце. Другие, более мелкие пауки маршируют к его плечу. Я поднимаю голову, впервые замечая, что один из самых больших пауков имеет форму черепа, придавая ему одновременно художественный и смертоносный вид.

— Могу я спросить тебя кое, о чем? — хриплю я.

Он проводит пальцами по моей щеке. — Да, детка.

— Почему «Спайдер»? — я обвожу линию татуировки. — Почему они тебя так называют?

Спайдер откидывает голову на подушку. Его брови поднимаются к потолку, и его рука сжимается вокруг моей руки. Его грудь поднимается и опускается один раз в тяжелом вздохе. Я чувствую, как внутри него идет какая-то внутренняя борьба.

Я наклоняюсь и целую татуировку с большим пауком, надеясь побудить его открыться моей близости и теплу.

Еще один вздох, и он нежно сжимает мою руку, и когда он говорит, его голос низкий и мягкий.

— Меня укусил паук «черная вдова», когда я был ребенком.

Я пристально смотрю.

— Я чуть не умер, — продолжает он. — Люди редко умирают от укусов пауков, но действительно маленькие дети могут умереть, если вовремя не получить противоядие. Когда меня укусили, папа был слишком занят тем, что ему отсасывала клубная шлюха, а моя мать была слишком пьяна и слишком под кайфом, чтобы заметить, что что-то не так. Очевидно, я орал во все горло, пока соседка не пришла посмотреть, в чем дело. Она знала, что нужно позвонить в MК. Я едва успел в больницу вовремя.

Я с трудом могу понять, что я слышу. Гнев на его мать и отца нарастает, и я крепко сжимаю его. — Боже, мне так жаль.

Он гладит меня по плечу, и мне приятно знать, что он принимает мои утешения. — В любом случае, Бони, президент в то время, сказал, что я не должен был выжить. Он пошутил, что укус был радиоактивным, и именно поэтому я выжил. Они начали называть меня Спайдером, и это прижилось.

— Это стало твоим дорожным именем, — шепчу я.

Он кивает.

— Я не могу поверить, что тебе пришлось иметь с этим дело. Это ужасно. — Я запечатлеваю один поцелуй на его татуировке, затем покрываю поцелуями каждого из других пауков и зарываюсь лицом в его шею, желая, чтобы я могла унять его боль. — Мне так жаль.

— Нет. Это было очень давно.

— Что с ними случилось? С твоими родителями?

— Моя мать умерла от передозировки наркотиков, а мой отец съел пулю из своего пистолета…

— Он покончил с собой?

Он снова кивает. — Они получили то, что им причиталось. Это хорошо. — Он целует меня в лоб.

— Сколько тебе было лет?

— Пять.

У меня отвисает челюсть. — Как ты с этим справился? Я имею в виду, когда ты стал старше, живя в такой семье?

— Я не знаю. — Он пожимает плечами. — Ты учишься иметь дело с этим, когда приходится. Я надавил на клуб, позволил себе затеряться в жизни. Я научился драться, чтобы папа не мог использовать меня или ее в качестве боксерской груши. Я проводил больше времени в доме Страйкера или Кэпа, чем у себя. Кэп взял меня под свое крыло, так что я все еще чувствовал, что у меня есть отец, хотя он и не был кровным. Когда мой отец умер, он вырастил меня.

— Это невероятно. Я не могу поверить, что ты прошел через это. — Мои глаза щиплет от слез, и я обнимаю его еще крепче.

Спайдер осторожно перекатывает меня на спину. Положив свое тело рядом с моим, он смотрит на меня сверху вниз.

— Видишь, это тоже клубная жизнь, Стефани. Когда один из нас борется, остальные сплачиваются вокруг него или ее. Они забирают этого человека, и все снова становится хорошо.

— Так вот почему ты любишь этот клуб.

— Да. Не надо меня жалеть. У меня была хорошая жизнь, как только этот крысиный ублюдок умер. Я люблю то, что и кто я есть. Он пытался сломить меня, но все, что он сделал, это сделал меня сильнее. Это совсем как укус паука. Вы не можете по-настоящему познать боль или страх, пока не пройдете через что-то подобное. Это должно было покончить со мной, но все, что это сделало, это сделало меня сильнее.

Все, что я могу сделать, это удивленно посмотреть на этого человека. Он всю жизнь терпел пренебрежение и боль от людей, которые должны были защитить его, и в нежном возрасте пережил нечто кошмарное, справляясь с этим в одиночку, пока клуб не подобрал его и не исправил. Он должен был быть невероятно сильным, чтобы пройти через это.

Я нежно кладу ладонь на его щеку, поглаживая ее большим пальцем, мое горло сжимается от слишком большого количества эмоций, чтобы назвать их. Меня поражает, как много Кэп, должно быть, значит для него, зная, что он обратился к нему за убежищем от насилия своего отца.

Есть миллион вещей, которые я хочу сказать ему сейчас, но нет слов, чтобы выразить их, поэтому вместо этого я поднимаю голову и нежно целую его щеки, лоб, нос, веки. Даря ему всю любовь, которой ему так долго не хватало.

— Возможно, я никогда полностью не пойму жизнь MК, — тихо шепчу я. — Но сейчас я уважаю это, и я понимаю, почему тебе это нравится.