Книга Ровельхейм: Право на жизнь - Анна Ледова

Не верю. Точнее, верю, что про неведомого фанатика-убийцу Воракис знает. Не верю, что малой кровью обойдется. Я теперь меж двух огней — не в жерло, так под молнию. Выбирай — не хочу.

— Вы, Ардинаэль, почитайте хроники. Сдается мне, найдете где искать. Сот-Кангама, май 1253-го, семья Даран. Ровель-а-Сенна, тремя месяцами ранее, Вельдигклоги. Джавия, 1225 год, семья Лай-бид. Його, тогда же, Сервестаны. Много, много у Вас родственников было… Это, считайте, авансом, как знак доверия.

Воракис так и стоял напротив, не получив приглашения присесть на скамейку. Вдруг придвинулся неуловимым движением, навис тенью.

— И он уже здесь, в столице. Поторопитесь, Ардинаэль.

Использовал ли он дар убеждения или просто слова на благодатную почву упали, а я вдруг поняла — шутки кончились. Пусть понимала, что сны реальные, но все отмахивалась в отчаянии — вдруг просто сны, а не мансом насланные, не реальные воспоминания. И страх надуманный, беспочвенный… Нет. Но поверить снова упырю? Ему нельзя верить. Вывернет по-своему, обманет. А если прав — и смерть уже где-то рядом ходит? Да кто бы подсказал как быть!

— Кючюк-азгын-ханим! Ты сумасшедшая совсем, почему одна в городе гуляешь? О Айят-песчаник, кто тебя воспитывал только, дикая девочка!

Джааль-надим внезапно возник в поле зрения, заламывая от возмущения пальцы. Знаю, знаю, у них женщинам одним ходить не положено, только в сопровождении. Славам богам-многим, и Хельме тут же нарисовался. А вот передо мной уже никого не было, только чарующий шепот донесся: «Жду Вас, Ардинаэль…».

16

Погруженная в собственные мысли, безропотно позволила обрадованной Талье делать со мной все, что вздумается. Та, воспользовавшись моей покорностью, запихнула в ванну, смыла с меня пыль и запах шумных городских улиц, натерла кожу какими-то ароматными маслами. Не спрашивая, переплела мне волосы — вроде бы на унвартский лад, а что-то свое добавила, смягчила воинственность прически завитыми прядями. Косы и жгуты — и те волосок к волоску, ничего не торчит, Мекса так аккуратно не умеет, да и не в красоте для нее смысл.

Не помню, как вернулись из города во дворец. Кажется, шахин Джааль там тоже был, объяснял Хельме что-то. У меня в голове был туман. Только и крутилось неотвязное: «Вас скоро убьют, Ардинаэль». Всплывали в памяти мрачные недавние сны. Он уже здесь, в столице. Какой-то безумный маг-фанатик, преследовавший мою семью, обрекший меня на сиротское детство. Дождался, выследил. Что там говорил Воракис? Ему нужна магия Ровельхейм? Но как он ее получит, если убьет меня? Со мной рухнет и Академия, магия ее волшебных стен просто сгинет, растворится. Или есть какой-то способ прибрать ее к рукам?

И как можно верить Воракису? Для него не существует людской морали. Только своя, извращенная, чуждая мне. Между слов так и читалось — помогу, но не от великой симпатии, а потому что лучше мне достанешься, чем неведомому убийце. У него свой интерес — ему кушать хочется. Ради «деликатеса» что угодно придумает. Так что где ложь, где правда?

Точно, озарило меня. Правда. Метнулась к своим вещам, не обращая внимания на протестующую Талью, та как раз мне волосы укладывала. Вытащила припрятанный артефакт-копирку. С помощью Мексы он наконец обрел нужные свойства, но и те с характером. Копировал только действительно нужное, порой даже другими словами, сжимая переснимаемый текст до пары предложений, передавая только основной смысл.

— Талья, есть нож или что-нибудь острое? А хотя нет, не ищи, я магией…

Выжгла узконаправленным белым потоком на деревянной плашке еще одну руну — Лагуз. Та способна отсекать правду от лжи, выуживать между строк сокрытую информацию, делать ее доступной сознанию. Если сработает, смогу проверить «аванс» Воракиса и заодно своим снам подтверждение найти.

Анхельму и Мексе пока ничего не сказала. Хельме, обеспокоенный моим молчанием по дороге во дворец, все допытывался, не привидение ли я увидала. Не могу их в это вмешивать, не имею права. По крайней мере, пока не удостоверюсь в том, что слова Воракиса и мои собственные сны правда, что убийца действительно существует, что исчезновение семьи не было случайностью и мне действительно грозит опасность. Но если так оно и окажется… разве могу я подвергать их опасности? Это только моя ноша. Мне и вставать на защиту рода и своего дома — академии Ровельхейм.

Проникнуть в архив сговорились вечером. Но прежде, чтобы не вызывать подозрений, сошлись во мнении, что стоит отметиться на балу — первом из нескольких запланированных. Наше отсутствие на утренней церемонии не осталось незамеченным, шахин Джааль упомянул, что о нас спрашивали. Не стоит усугублять. Помелькаем полчаса у всех на виду и смотаемся по-тихому; сегодня помимо семей приглашены и другие гости, имперская и самаконская знать, в такой толпе до нас никому дела не будет.

Балахон-невидимку и обновленный артефакт с пачкой чистых листов перед балом припрячем где-нибудь, чтобы не возвращаться за ними.

— Ардин-джаним, готова? Представляешь, там целый фонтан с вином устано… О-оо!…

Платье тоже выбирала Талья. Хотя, возможно, оно одно и подходило сегодняшнему вечеру. Хорошо, что первый бал — белый, легко будет затеряться среди остальных гостей. Если сама в этой пене не утону… Нет, госпожа Скарта точно темнит. Ну невозможно такую кропотливую работу и за полгода выполнить! Лиф платья совсем простой, в любимой ее манере — открытые плечи, никакого декольте, грудь от подмышки до подмышки перечеркнута строгой горизонтальной линией молочного атласа. А от талии, стянутой позади немилосердно шнуровкой, — пышное невесомое облако. Сотни узких полосок белого органди сшиты швами наружу, припуски мелко-мелко надрезаны, создавая иллюзию нежных перьев. Колышутся от малейшего движения, словно невиданная птица парит.

Хельме так и застыл в немом восхищении.

— Какая ты красивая… Я это… вот… за ними днем бегал… подумал, к этому балу в самый раз…

В протянутой коробочке две чуть вытянутые капли жемчуга с крохотными застежками.

— Хельме, с ума сошел! Какие чудесные…

А ведь у меня даже уши не проколоты, о чем вспоминаю в ту же секунду. Анхельм снова замирает, теперь уже в легком ужасе, хватается за голову и немедленно краснеет.

— Хельме, Хельме! Завтра же лекаря найду, все сделает! Это прекрасный подарок, я с огромным удовольствием буду их носить! Ну же, перестань… Совсем меня разбалуешь скоро…

Бальный зал слепит белизной. Шифон, шелка, бархат, кисея, парча, блонды… словно грандиозная свадьба на десятки пар, да отчасти смысл тот же — белый сегодня символизирует чистоту помыслов. Ирония, однако. На дамах не первой молодости и стареющих мужчинах белый смотрится особенно чужеродно. Да и не всем молодым идет. Мекса с кислой миной изучает тонкие кружева на манжетах собеседника, словно сомневаясь в молодом человеке, точно ли это мужчина?

Взгляд невольно к головам и лицам устремляется — хоть какое-то разнообразие в этом белом море. Греттен увязался за мной, запрыгнул на плечи и категорически отказался слезать. Так и появились, все вокруг в белом, одна я с черным меховым воротником вокруг шеи. А его светлость, интересно, тоже в этой вакханалии чистоты участвует, неужели привычному черному изменит?