Книга Жестокая сказка - Валерия Ангелос

+++

Я вбегаю в дом, бросаюсь к видеомагнитофону. Наконец, могу рассмотреть надпись на кассете - «Принцесса Амина». Слёзы больше не застилают глаза. Немного успокаиваюсь. Пальцы дрожат, с трудом справляюсь с кнопками.

Амина. Так звали дочь монстра. Что мой дядя сделал? Что там? Какое ещё кино? Ничего не понимаю. Но очень хочу понять.

Дядя пропал вместе с мамой. Ну почти. Но дядю мне было не жалко. Это же он все начал. Он виноват. Он и монстр. Они все безумные.

Экран вспыхивает. Первые кадры - улыбающееся лицо моего дяди и девушка рядом. Очень красивая девушка. Но она как будто спит. Просто спит. Да?

Вздрагиваю. Не различаю, что раньше происходит. Грохот. Телевизор раскалывается на части. Стекло осыпается.

- Тебе нельзя это смотреть, - ещё один удар в спину.

Вскакиваю и оборачиваюсь.

- Кто ты? - смотрю на незнакомого парня, ворвавшегося в мой дом. - Убирайся!

- Принцесса, - бормочет, дотрагивается до плеча.

- Нет! - кричу. - Не трогай меня! Не смей...

- Юля, - от этого слёзы снова стекают по щекам.

- Я тебя узнала, - шепчу, отшатываюсь назад. - Ты его сын. Сын этого чудовища. Вы забрали мою мать. Вы убили ее и меня убьете. Я тебя помню. Ты пытался. Ты уже пытался меня...

- Юля, - подступает и берет за руку.

- Ты Рустам! - выпаливаю. - Рустам Ахметов. Я тебя ненавижу. Тебя и твоего чертового отца. Зачем ты пришёл? Зачем помешал посмотреть запись?

- Ты моя, - говорит он, поворачивает мою ладонь, поглаживая отметину от пореза ножом. - Моя невеста. Сама сказала. Сама выбрала.

- Нет, нет, нет, - отчаянно мотаю головой. - Убирайся! Проваливай. Понял? Я не твоя и никогда твоей не буду. Лучше сдохну!

- Принцесса, - сминает ладонь. - Юля.

- Уходи! Убирайся! - дико ору. - Ты не тронешь меня до восемнадцати лет. Не тронешь. Ты никто. Ты...

Предатель. Проклятый предатель.

Ты солгал. Не сказал мне правду. Ты ушёл. Оставил меня со своим чертовым отцом. Бросил. Обещал защитить. Обещал оградить. И предал.

Ты тот, кого я должна забыть.

Глава 48

Память возвращается в момент. Воспоминания обрушиваются лавиной, подминают под глыбой стылого льда, погружают в холодный ужас. Зажимаю рот ладонью, закрываю глаза, отчетливо осознаю главное: правда всегда оставалась рядом. Неотступно. Как злой рок. Неотвратимо. Как сама судьба.

Я не забывала. По-настоящему – не забывала. Каждый кадр высечен в сознании. Выбит. Вырезан по живому. Рустам Ахметов внутри. В моей голове. Пронзает разум. Такое не вытравить. Не вычеркнуть, не стереть. Непреложная истина. Незыблемая.

Жестокая ирония. Издевательский расклад. Иначе и не назвать.

Я помню, как он разбил телевизор. В щепки разнес видеомагнитофон. Раздробил кассету в порошок. Растоптал. Не дал мне ни единого шанса досмотреть запись. Я так и не поняла, что именно скрывалось там, за что предстояло отдать жизнь, за какой грех нужно платить кровью. Я кричала и рыдала, приказывала постороннему парню убираться, снова и снова повторяла, что не знаю его. Прочь. Уходи. Проваливай. Фразы до сих пор отбиваются гулким эхом внутри.

Вот только… он не был посторонним.

Моя первая любовь. Глупая. Наивная. Детская. Настоящее чувство. Истинное. Неподдельное. Ничем не замутненное. Сильная привязанность. Гораздо крепче привычной дружбы с другими ребятами.

Рустам не сдавался. Не хотел меня отпускать. Раз за разом появлялся, пытался пробить броню. Брал за руку, вел пальцем по шраму. Пробовал заговорить.

Я орала. Истерически вопила. Вырывала ладонь, убегала прочь, мчала подальше, толком не разбирая дорогу. Плевать. Готова сбежать куда угодно, лишь бы оказаться дальше от него.

Враг. Предатель. Сын убийцы.

Господи. Я должна его ненавидеть. Должна, но…

Однажды он исчез. Просто перестал появляться. Я бы решила, он опять отправился в ту странную школу, но в моей комнате начала регулярно появляться лаванда: то на кровати, то на столе. Этих цветов становилось все больше. Сперва маленькие букеты, после целые охапки. Их мог приносить только Рустам. Однако я все подарки вышвыривала в окно. Я хотела забыть его. Очень сильно. Я старалась.

Потом и лаванды не стало. Общение полностью прекратилось.

Открываю глаза. Снова веду пальцами по крохотным цветам, обвожу лиловые лепестки, даже не пытаясь скрыть дрожь. Не выйдет. Не получится. Нельзя бежать от прошлого. Больше нельзя. Надо принять происшедшее до конца.

Я испытывала разочарование. Тогда. Проклинала себя за эту слабость, ненавидела за подобные чувства, но ничего не могла изменить.

Я скучала по Рустаму. Безумно скучала. Злилась на него. Презирала за ложь, за обман, за недомолвки. А боль нарастала. Лучше не становилось. Лишь хуже и хуже.

Когда я выбрасывала лаванду во двор, я все равно как будто соприкасалась с ним. Вела своими пальцами по следам от его пальцев. Чувствовала тепло.

Теперь и этого не было. Идиотка. Ничего не было.

Я заставила себя забыть. Почти. Я разделила воспоминания. Не сразу. Не через месяц и даже не через год, но в итоге успеха достигла.

Был Рустам Ахметов, который поймал меня в день, когда монстр забрал мою мать. И был просто Рустам. Без фамилии. Без семьи. Парень, которого я полюбила.

Иллюзия? Обман? Не важно. Наплевать. Детская память оказалась гибкой, пластичной, позволила уйти от реальности, ускользнуть.

Это как лабиринт. Вместо единственного коридора стало два. Один я заколотила, закрыла за всеми доступными печатями. Второй оставила для ненависти, для жгучей злобы. И меньше всего я хотела, чтобы эти коридоры вдруг снова объединились, ведь в первом таилось то, чего никто не станет испытывать к заклятому врагу.

Оказалось легче выстроить именно так. Был обычный мальчик Рустам. Мы общались, дружили, гуляли вместе, бегали, играли, веселились. Потом он неожиданно пропал, уехал и не вернулся. Возможно, его отправили заграницу в новую школу. Грустно и обидно, однако надо принять тот факт, что нам уже не повстречаться. Через пару лет его лицо сотрется из памяти, голос затихнет.

А шрам?

Горько усмехаюсь, разглядывая свою ладонь. Невольно веду пальцем по тонкой белесой полоске. Очередная издевательская шутка коварной судьбы. Я столько раз падала, до крови счесывала колени, ножом резалась гораздо сильнее. Практически ничего не осталось, на теле нет ни единой серьезной отметины. Зато это тавро горит. Пылает на бледной коже огненным клеймом.

Шрам я научилась не замечать. Привыкла. Приноровилась.

- Отлично, - заключает Ахметов. – Очнулась.