Книга Флагман владивостокских крейсеров - Александр Чернов

Тюити Като, бывалый сверхсрочник-наводчик единственного орудия главного калибра на «Ицукусиме», в который раз за день проклинал судьбу, начальство и демонов со всех концов света. Его грозная с виду пушка прекрасно подходила для обучения кадетов, будущих артиллеристов главного калибра новых броненосцев. Она была адекватна для обстрела берега, чем и должны были заняться корабли пятого боевого отряда при планируемой высадке десанта, к которой готовился японский флот. Но в морском бою с современным крейсером его огнедышащий монстр был практически бесполезен! А был ведь план перевооружить все три старых крейсера новыми восьмидюймовками Армстронга. Будь сейчас в общем залпе отряда три таких орудия, «Богатырь» вообще бы не рискнул связываться со стариками. Но, к счастью для русских, все средства были вложены в покупку новых кораблей и нужды армии.

В очередной раз выругавшись, дедушка Като (так его неформально величали на баке крейсера, ведь по меркам молодого японского флота – за сорок, уже старик) рванул на себя шнур, производящий выстрел. «Ицукусиму» в очередной раз некстати подбросило на волне в тот самый миг, когда снаряд покидал ствол орудия. И лег бы он, как было ему предначертано богами артиллерии и баллистики, с перелетом в милю, а то и больше, не попадись ему на пути грузовая стрела грот-мачты «Богатыря».

Через три минуты прилетела ответка. Русский снаряд, разорвавшись на барбете орудия главного калибра «Ицукусимы», поставил точку в его длительной и не слишком успешной карьере. Многотонный ствол орудия лишь немного подбросило, но он искорежил и намертво заклинил механизмы наводки и откатники.

На «Богатыре» взрывом снаряда весом в полтонны сорвало и унесло куда-то вверх многотонную стрелу, сбившую в своем полете стеньгу грот-мачты. Но если стрела, медленно и величественно кувыркнувшись под оторопелыми взглядами русских моряков, безвредно плюхнулась за борт, то десятиметровая стеньга рухнула поперек палубы, попутно придавив 75-миллиметровое орудие, к счастью, без расчета. Стальной дождь прошелся по всей корме крейсера, проредил расчет правого шестидюймового орудия, стоящего на верхней палубе, и изрядно изрешетил трубу. Весь корабль содрогнулся. Находившимся во внутренних отсеках показалось, что исполинская рука схватила его за мачту и как следует встряхнула.

Через минуту 120-миллиметровый снаряд разорвался на мостике «Богатыря», окатив боевую рубку градом мелких осколков. Не будь амбразура рубки, исходя из печального опыта «Варяга», заужена до трех дюймов, внутри нее сейчас перебило бы половину личного состава.

Но даже более узкой щели хватило, чтобы в рубке рулевой упал с пробитой грудью, а штурман схватился за левую руку. В полосах котельного железа, которыми за неимением тонкой брони заблиндировали амбразуру, позже нашли два десятка застрявших осколков. Был легко ранен старший офицер крейсера кавторанг Кербер, поднимавшийся в этот момент на мостик с докладом о повреждениях на корме и чуть ли не силком отправленный Петровичем на перевязку.

Поведение Руднева и Стеммана после оплеух было диаметрально противоположенным: если Руднев рычал и матерился, то Стемман был абсолютно невозмутим и спокоен. Позже, во Владивостоке, младший штурман «Богатыря» Бутаков долго пытался доказать в компании офицеров, что явственно слышал, будто Руднев кричал что-то про «котенка, к которому приходит песец». Естественно, ему никто не поверил, и господа офицеры, сами не дураки поругаться, дружно высмеяли эту «прикладную зоологию»…

Петрович уже было набрал воздуха, чтобы проорать приказ: «Затоптать гадскую груду японского допотопного металлолома в воду по самый клотик!» Но Стемман успел первым.

– Всеволод Федорович, пожалуй, вы абсолютно правы, – спокойно и невозмутимо, даже с ленцой, произнес Стемман. Как будто вокруг него не разрывались снаряды, а на рострах не разгорался пожар, вызванный очередным попаданием невесть как прилетевшего с «Хасидате» снаряда, – утопление сего антиквариата не стоит риска дальнейших повреждений «Богатыря». К тому же, думаю, что головной получил достаточно, чтобы больше беспокоиться о своем выживании, чем о преследовании нашего трофея. Прикажете снова разорвать дистанцию?

Руднев медленно выдохнул, вдохнул снова. И слегка успокоившись, произнес:

– Да. Пожалуй. Отрывайтесь. А потом давайте спокойно, без лишнего напряга, с дальней дистанции еще раз объясним нашим японским коллегам, что вдвоем им лучше не пытаться нас преследовать. Если опять полезут, тогда еще раз пойдем им навстречу, но терпеть их огонь сейчас, когда поотставшая пара вышла из тени флагмана, нам и вправду ни к чему. К повороту! И… Александр Федорович, спасибо, что не дали мне поддаться азарту.

– «Лена» ворочает на нас! – неожиданно донесся до них голос сигнальщика, который, как-то кривовато привалившись к броне, продолжал наблюдать за горизонтом в бинокль через прорези рубки. После боя он едва доплелся в лазарет, зажимая проникающую рану в боку и шатаясь от изрядной кровопотери. На вопрос лекаря: «Голубчик, что же ты раньше-то не пришел?», теряя сознание, матрос ответил: «Стыдно пост во время боя бросать…»

Позже, во Владивостоке, при разборе выхода в море, командир «Лены» лейтенант Рейн пытался убедить Руднева, что он близко к сердцу принял впечатляющий взрыв, имевший быть место, как ему показалось, на корме «Богатыря», и последовавший за этим пожар. Но Руднев, безжалостно разложив по косточкам его поведение, показал, что на самом деле лейтенанту наскучило просто конвоировать пленный пароход. Он пошел на прямое нарушение приказа «в бой не ввязываться», а затем предпочел «не разглядеть за дымом» поднятый на фок-мачте «Богатыря» приказ «вернуться к охраняемому транспорту». После чего нагло пристроившись в кильватер крейсеру, открыл огонь из своих 120-миллиметровок.

Действия «Лены» окончательно утвердили японского адмирала во мнении, что после того как соотношение сил изменилась с «три к одному» на «два на два», бой лучше прекратить до подхода поотставшего броненосца. Но «Чиен-Иен» до заката так и не успел приблизиться на расстояние ведения огня, а в темноте Катаока предпочел отвернуть и сопроводить в Сасэбо искалеченную «Ицукусиму» всем отрядом. Ночная схватка – это лотерея. Более быстрый и маневренный «Богатырь» и даже «Лена» имели больше шансов всадить мину в видимый на закатной стороне горизонта «Чиен-Иен», чем получить от него двенадцатидюймовый снаряд, оставаясь на фоне темного неба восточной части горизонта. По прибытии в Сасэбо «Ицукусима» заняла док на полтора месяца. «Богатырю» потребовался недельный ремонт с заменой стеньги мачты, одного шестидюймового орудия и восстановление палубного настила, проломленного упавшим рангоутом…

По итогам разбора данного боестолкновения командир «Лены» был «сурово наказан». Его перевели из временных командиров «Лены» в постоянные. Кроме того, Руднев отправил по команде представление на повышение этого, по его выражению, «долбаного Нельсона»[14] в чине до кавторанга и заодно на Станислава 3-й степени. А в кругу офицеров Владивостока стало ходить высказывание контр-адмирала по этому поводу: «Любой, выполнивший мой приказ и уклонившийся от боя, заслуживает меньше уважения и поддержки, нежели тот, кто, нарушив таковой, в бой ввязался и победил…»